«Заложные» «тесно связаны с местом своей неестественной смерти»
«Заложные» «тесно связаны с местом своей неестественной смерти» [Богданов 1918,171]. Такая тесная связь «заложных» с «выморочными местами» находится в прямой зависимости от того, что «нечистые» лишены обряда, который осмысляется в данном случае как своего рода «дележ», распределение пространства между жизнью и смертью. В ходе погребального обряда должно стереться значение реального пространства кончины (дома, лавки в доме), и смерти должен быть отведен «освященный», обрядово закрепленный участок земли. Там вместе с телом погребается и замыкается сама смерть. Если же реальное место кончины не снимается ритуальным, присутствие смерти или воплощающей ее нечисти консервируется, создается «нечистое», «урочное», «выморочное место».
...
Местные обряды» как мы говорили, по-разному распределяют виды кончины в их связи с законным/незаконным местом погребения. Однако общая картина погребения некрещеных детей, самоубийц, домашнего скота, а также места уничтожения вещей покойного (похороны вещей) дают возможность выделить древнейшие семантически важные признаки, на которых построена оппозиция пригодных и непригодных для обрядового захоронения мест: это сухой/влажный, дом/лес, земля/преисподняя. Оппозицию кладбища другим местам захоронения (здесь: на распутье) иллюстрирует факт погребения Тугоркана, «не-своего», «нечистого», занесенный в «Повесть временных лет» под 1096 г.: «И привезшей къ Кыеву погребоша и на Берестовем межю путемъ идущимъ на Берестово и другимъ на манастырь идущимъ» [ПВЛ, 151].
Но существовало и особое пространство, менявшее свой смысл на противоположный при включении момента времени. Речь идет об убогих домах (существовавших в России до 1771 г. [Гальковский 1913,201]), местах общего погребения неизвестных и странников. «Нечистые» до определенного момента (Великого четверга), после совершения общего запоздалого ритуала эти места оказывались «законными». Однако с самого начала буивище — место «своих» мертвецов (своей веры, своего города). Этот акцент на «своем» очевиден в рассказе Софийского Временника за 1474 г.: иногородний, участвовавший в городском пасхальном погребении москвичей, «паде на земли, внезапну и оглохну и онеме» (цит. по: [Снегирев 1838, 207]). Можно подумать, что такое особое осмысление очищения временем исчезло с историческим исчезновением института скудельниц. Но из этнографических описаний можно заключить, что функция срединного, не постоянно «нечистого» места захоронения сохранена: это ограды погоста, рвы, кладбищенская изгородь. Вообще же представление о времени, стирающем противопоставление «чистой» и «нечистой» смерти, в позднейших верованиях усиливается: вообще нельзя хоронить самоубийц — но через некоторое время можно; некрещеные дети получают крещение на перекрестках [Богданов 1918, 175] и т. п. Различие из пространственного переходит во временное: интервал между смертью и ее ритуальным оформлением увеличен для «нечистых». Терминология «убогих домов» во многих случаях смешалась с обозначениями обычных кладбищ.
..."
СЕДАКОВА О.А. "ПОЭТИКА ОБРЯДА. ПОГРЕБАЛЬНАЯ ОБРЯДНОСТЬ ВОСТОЧНЫХ И ЮЖНЫХ СЛАВЯН. – М.: «ИНДРИК», 2004. – 320 С.
0 comments