Уродство и не "похожесть", как признак колдуна в славянской народной традиции. Часть 3.

Уродство и не "похожесть", как признак колдуна в славянской народной традиции. Часть 2.
4. О. Б. Христофорова указывает, «что, кроме “этнически чужих”, существуют и другие категории чужих, позволяющих видеть в них источник потенциального зла, проецировать на них собственные негативные чувства и приписывать им колдовские способности», и выделяет разные уровни взаимодействия людей, на которых могут проявляться отношения “свой - чужой”. Одним из таких уровней автор называет отношения между жителями различных районов территории [Христофорова 2010: 192-193]. Данного вида отношения нашли отражение в лексических единицах представляемого словаря. Например, слово чердак обозначает переселенца (выходца из северного - Чердынского - района Пермского края), который воспринимается в деревенском социуме южных районов края как возможный носитель магических знаний, умений и приемов: Рассказывали, что отпускали волками. Мы вот жали это [здесь] на поле рожь ли пшеницу. В аккурат по моей постати вышло пять волков. Эти волки сели на дорогу и сидят. Потом сказали одной бабе: «Там овец пасёт твой парень, волки туда ушли, на гору, в лес». Она побежала, уже не видно их. На другой день приходит мужик, мы опеть жнём на этом поле: «Вы волков не видели?» - «Видели». - «Куда они ушли?» - «Вот туда». Оборотни, грит, были. Чердаки там всё много тешилися над людьми, там по Ирени. Рассказывала, оборотни. Их обратили. Молода-то рассказывала: «Тёлку я у вас задавила, заставляют ведь нас-то». Как волки были (Шарынино Орд.).

5. Отношения между разными конфессиональными группами тоже часто осознаются в категориях «свой - чужой» и проявляются в приписывании «конфессионально чужим» сверхъестественных способностей. Косвенным доказательством актуальности таких отношений в современной пермской деревне является использование русскими и коми-пермяками этнонимов татарка, татарочка для обозначения «знающих» (примеры см. выше) в силу стереотипного представления о татарах как людях, исповедующих ислам. Другим примером может служить лексема кержак, которая в контексте рассказов о колдунах приобретает следующее значение ‘старообрядец, который воспринимается представителями православия в деревенском социуме как возможный носитель магических знаний, умений и приемов’: Вот раньше у нас были такие... всегда вот кержаки очень много садят. Если им не понравится, или они по ветру отпускают, или они кому хочешь посадят и ... [А за что?] Ну, вот поди спроси, надо... Им надо вот. Вот пустят, и всё... Вы в дома заходите, молитву творите. Перекреститесь. Как к кержакам заходить, так перекреститесь (Сив.). Причем О. Б. Христофорова, приводя этот кон-текст в своей книге, указывает и на другие примеры, свидетельствующие о том, что местные старообрядцы (проживающие в Сивинском и Верещагинском районах Пермского края) считают некоторых людей из «своей» конфессиональной группы колдунами: А люди такие есть, садят. Такие люди есть, самые как бессовестные, и вот куда-то чё-то надо каку-то молитву, налаживают. И на ворота, и на дверях. Если ты без молитвы пойдёшь, и... Особенно вот кержачьё кержакам садят (Сив.) [Христофорова 2010: 202]. Здесь граница оппозиции «свой - чужой» проводится уже не между конфессиями, а внутри конфессиональной группы, т. е. «социальное освоение чужих в принципе не может быть завершено, поэтому и те, кто уже стал своим, сохраняют потенциальную опасность» [там же: 197].

И. И. Русинова. Восприятие «чужого» и «профессионала» как колдуна, знахаря.