Скобелев Михаил Дмитриевич

В истории не так много знаменитых военачальников, о которых можно уверенно сказать: «Он не проиграл ни одного сражения». В XIX веке таким непобедимым полководцем был Михаил Дмитриевич Скобелев. Богатырски сложенный, высоченный, красивый, всегда в белом мундире и на белом коне, гарцующем под яростным свистом пуль. «Белый генерал», как называли его современники.

У него могло быть и иное прозвище — «лихой генерал». Потому что это была одна из главнейших черт его широченной натуры — лихость, свойственная любимцам фортуны. Во многом он был подобен другому любимейшему персонажу нашей истории — Денису Давыдову. Оба — дуэлянты, гуляки, повесы. И оба на поле боя — несравненные герои, бесстрашные храбрецы и блистательные военачальники, обожаемые своими солдатами и офицерами.

Воинская слава России — смысл жизни Скобелева, воздух, которым дышали его легкие, кровь, стучавшая в его сердце. Жизнь вне воинской карьеры была бы для него бессмысленна. Вот осень 1873 года. После тяжелого, но успешного Туркестанского похода Скобелева отправляют в отпуск. Он едет восстановить силы на юг Франции. Но надолго ли он там задерживается? Нет, он едет в Испанию, чтобы изучать партизанскую войну в горах. Нарочно попадает в плен к главарю повстанцев Дону Карлосу и запросто объясняется с ним: «Я русский офицер, мне безразлично, за что вы воюете, но я хочу видеть, как вы это делаете». Его могли тотчас и убить за милую душу, но сорвиголова Дон Карлос узнал в своем пленнике такого же сорвиголову, позволил Скобелеву два месяца скитаться вместе с повстанцами по горам Испании, наблюдать, записывать.

И таких эпизодов в жизни Скобелева огромное множество. Он никогда никого не боялся, не кланялся ни чиновникам, ни пулям. В своем роде фаталист, он верил, что умрет тогда, когда придет его час, не раньше, не позже. И умер участник семидесяти сражений не от сабли, не от снаряда, не от штыка и не от свинца, а от яда. Не на поле брани, а в будуаре красотки. Не дожив даже до сорока лет.

Жизнь Скобелева — это красивая песня, которую начали петь еще его дед и отец. Дед полководца, Иван Никитич, состоял ординарцем при самом Кутузове, дрался при Бородине, Малоярославце и Красном; в Польскую кампанию 1831 года потерял руку. Отец, Дмитрий Иванович, доблестно воевал на Кавказе, был командиром императорского конвоя. Михаилу Дмитриевичу суждено было удесятерить воинскую славу отца и деда.

С детства он проявлял столь разнообразные дарования, что ему сулили не военное, а научное будущее. Подумать только — к восемнадцати годам он владел восьмью европейскими языками, великолепно знал мировую литературу и всеобщую историю, а, кроме того, проявлял неординарные математические способности и поначалу даже учился на физико-математическом факультете Петербургского университета. Но бурный нрав его нуждался совсем в ином, ему было бы тесно и скучно в доброй и размеренной тишине библиотек и кабинетов. И едва только университет по причине студенческих волнений оказался временно закрытым, Скобелев тотчас подает государю императору Александру II прошение о зачислении юнкером в лейб-гвардии Кавалергардский полк. Вскоре он уже принимал присягу.

Кавалергарды! Звучное слово, за которым в сознании людей XIX столетия мгновенно вспыхивал образ блистательного офицера, принадлежащего к особой касте храбрецов и наилучших наездников. Наипервейший полк во всей кавалерии. Большинство лучших генералов, в каких бы полках они потом ни служили, имели честь в свое время носить кавалергардский мундир.

Весной 1864 года кавалергард Скобелев, произведенный в звание корнета, проходит свое первое боевое крещение. Новая Польская кампания, бой в Радковицком лесу, и молодой офицер мгновенно проявляет чудеса храбрости, вывозит из этого леса свой первый орден — Анну четвертой степени. В том же году он произведен в поручики и переводится из кавалергардов в Гродненский гусарский полк.

Закончив с успехом Николаевскую академию Генерального штаба, Михаил Дмитриевич воевал в Туркестане и на Кавказе. Некоторое время он служил в штабе Московского военного округа, но очень недолго, и вновь — в гущу боев! Весной 1873 года Скобелев отличился при взятии Хивы. Именно там он стал носить белый мундир и ездить только на белых горячих скакунах, и именно тогда враги прозвали его «Ак-паша» — белый полководец. В Туркестане Скобелев был награжден орденом Святого Георгия IV степени, а после Кокандского похода — орденами Святого Владимира III степени и Святого Георгия III степени, золотой шпагой с бриллиантами и надписью «За храбрость». В марте 1877 года, уже в звании полковника, Михаил Дмитриевич стал губернатором Нового Маргелана и командующим войсками Ферганской области.

А потом была новая русско-турецкая война, форсирование Дуная, взятие отрядом Скобелева Шипкинского перевала, осада Плевны, во время которой Михаил Дмитриевич в возрасте тридцати трех лет дослужился до звания генерал-лейтенанта и получил свое легендарное имя — «Белый генерал».

Под командованием Скобелева наши войска нанесли сокрушительное поражение турецкой армии грозного Осман-паши, гнали турок до самого Константинополя, и лишь бессовестное вмешательство Англии прервало тогда полет русских соколов, помешало осуществлению вековой нашей мечты об освобождении Царьграда. После заключения обидного Сан-Стефанского договора Михаил Дмитриевич, переодевшись в штатское, приехал в Константинополь, бродил по его улицам, и лицо его орошали слезы — он представлял себе, как мог гарцевать по этим улицам победителем, на своем лихом белом коне. Поселившись в английской гостинице, он некоторое время жил в Константинополе, охотно встречаясь с разными иностранными дипломатами. А ведь его уже тогда могли там отравить. О значении взятия Константинополя он говорил так: «Нам, славянам, нужны Босфор и Дарданеллы как естественный выход к морю, иначе, без этих знаменитых проливов, несмотря на весь наш необъятный простор, — мы задохнемся в нем. Тут-то и следует раз навсегда покончить со всякой сентиментальностью и помнить только свои интересы».

Во время этой войны Скобелеву присвоили и другое прозвище — «народный полководец». Его любили и им восхищались все, кто шел с ним вместе в сражения. Да и как можно было не любить генерала, который первым бросается в самую гущу битвы, валит своей саблей врагов, косит их, как траву, ничего не боится и всякий раз браво выходит из битвы без единой царапины! О нем говорили как о генерале-богатыре, которого лично опекает Пресвятая Богородица. Удивительно, но и в самом отряде Скобелева почти не бывало потерь. Существует такая запись того времени: «один только скобелевский отряд не давал ничего госпиталям».

Однажды по поводу тяжелых потерь под Плевной кто-то из генералов легкомысленно заметил: «Лес рубят — щепки летят». Скобелев мгновенно вспыхнул: «Конечно, раз начав войну, нечего уже толковать о гуманности… Но для меня в каждой этой щепке — человеческая жизнь с ее страданиями и земными заботами». Своим офицерам он постоянно повторял: «Полководец должен испытывать укор совести, ведя людей на войну». Этот поэт и энтузиаст войны, как его называли, однажды он написал в дневнике: «Война извинительна, когда я защищаю себя и своих. Подло и постыдно начинать войну так себе, с ветру, без крайней, крайней необходимости. Черными пятнами на королях и императорах лежат войны, предпринятые из честолюбия, из хищничества, из династических интересов. Но еще ужаснее, когда народ, доведя до конца это страшное дело, остается неудовлетворенным, когда у его правителей не хватает духу воспользоваться всеми результатами, всеми выгодами войны. Нечего в этом случае задаваться великодушием к побежденному. Это великодушие — за чужой счет, за это великодушие расплачиваются не те, которые заключают мирные договоры, расплачивается народ — сотнями тысяч жертв, экономическими и иными кризисами. Человек, любящий своих ближних, человек, ненавидящий войну, должен добить врага, чтобы вслед за одной войной тотчас же не начиналась другая».

Любитель шумных пиров, на войне Скобелев боролся с непомерным пьянством. Отметить победу по-русски — это да, но пить несколько дней — за такое можно было схлопотать от Белого генерала по полной выправке. И особенно он боролся с картежной игрой. Сам никогда в жизни не брал в руки карты, а если увидит кого-то во время затишья с картами, строго распечет: «Скучно? Так занимайся боевой учебой!»

Завистников у него, конечно же, было не меряно. Они постоянно распускали о нем грязные сплетни, выдумывали чудовищные небылицы. Главный же упор сплетники стали делать на черную выдумку о том, что Скобелев, якобы, метит занять престол, и что государь император об этом знает и потому боится Скобелева. Отвратительная клевета! Все исследователи жизни Михаила Дмитриевича подчеркивают противоположное, а именно, что Александр II любил лихого генерала, старался уберечь его от завистливых подонков, при встрече всегда отечески распекал Скобелева за его излишнюю лихость и неосмотрительность. В 1881 году тридцативосьмилетний Скобелев был произведен «в полные генералы», то есть, в генералы от инфантерии, и награжден орденом Святого Георгия II степени. Император особой телеграммой просил «поспешить представлением к наградам».

Но враги генерала не смирялись с его славой. В течение одного года родовое кладбище Скобелевых в рязанском имении Спасское приняло в свои могилы и отца, и мать героя. Отец умер странной внезапной смертью у себя дома, а мать была убита в Болгарии, где она занималась деятельностью по созданию санитарных отрядов. Ее убил бывший ординарец Скобелева — Николай Узатис.

Помимо всенародной любви и славы, числился за Михаилом Дмитриевичем еще один «страшный грех», который не могли ему простить ненавистники и клеветники России. Белый генерал всю жизнь увлекался славянофильскими идеями. Он переписывался с Иваном Сергеевичем Аксаковым, а затем лично познакомился с ним, и это знакомство выросло в крепкую дружбу двух единомышленников-патриотов. У Скобелева появилось еще одно прозвище — «Славянский Гарибальди».

После трагической гибели Александра II на троне воцарился его сын, Александр III, человек, также увлеченный славянофильством. Царь славянофил, лучший генерал — тоже славянофил… Это было невыносимо для западников, преклоняющихся перед «прогрессивной Европой», которая «благоразумно» утратила христианские ценности.

Во время одного из торжественных и многолюдных банкетов Скобелев выступил с речью, возмутившей всех ненавистников России. Генерал говорил: «Опыт последних лет убедил нас — если русский человек случайно вспомнит, что он благодаря истории все-таки принадлежит к народу великому и сильному, если, Боже сохрани, тот же человек случайно вспомнит, что русский народ составляет одну семью с племенем славянским, ныне терзаемым и попираемым, тогда в среде доморощенных и заграничных иноплеменников поднимаются вопли негодования, что этот русский человек находится лишь под влиянием причин ненормальных, под влиянием каких-либо вакханалий… Престранное это дело, и почему нашим обществом овладевает какая-то странная робость, когда мы коснемся вопроса для русского сердца вполне законного, являющегося результатом всей нашей тысячелетней истории… Сердце болезненно щемится. Но великим утешением для нас вера и сила исторического призвания России!»

Ладно бы только прославленный генерал, но генерал, становящийся народным трибуном — это для «доморощенных и заграничных иноплеменников» было уж слишком! Дни Славянского Гарибальди были сочтены.

Все отмечали, что в последние месяцы жизни он стал чрезмерно раздражителен. Увы, не оказалось рядом с ним близкой подруги! В браке он был несчастлив. Детей у него не было. А он при этом всю жизнь мечтал «понянчить своих скобелят».

Последний день перед смертью Михаил Дмитриевич провел в гостях у своего лучшего друга Аксакова, оставил ему связку бумаг со словами: «В последнее время я стал подозрительным». Уходя в 11 часов вечера, промолвил с тоскою: «Я всюду вижу грозу». На другой день в московском ресторане ему дали выпить бокал отравленного шампанского.

Враждебная Англия не позволила Славянскому Гарибальди освободить от турок Константинополь. По жуткому совпадению, ресторан, в котором народный полководец был отравлен, носил название «Англия»!

Смерть генерала потрясла всю Россию. Народу тошно было мириться с мыслью о том, что Белого генерала больше нет на свете, и родилась утешительная легенда о том, что он на самом деле жив и до поры до времени скрывается под чужим именем в городке Уржуме Вятской губернии. А когда настанет самый страшный час для России, он явится и вновь возглавит победу над врагами.

Во время похорон, глядя на невиданное скопление скорбящего народа, кто-то остроумно заметил: "Знаете, какая разница между Скобелевым и всеми этими людьми? Разорвись тут граната, эти упадут — а он встанет."

Много делало для увековечивания памяти Михаила Дмитриевича царское правительство. Город Новый Маргелан был переименован в Скобелев, и это при том, что тогда еще не существовало такой моды на переименования городов и это, можно сказать, единичный случай. Тверская площадь в центре Москвы также получила новое имя — Скобелевская. Именно на ней был воздвигнут величественный памятник Скобелеву работы А.П.Самонова — целый скульптурный ансамбль, включающий в себя не только грандиозную конную статую генерала, рвущегося в бой с саблей высоко над головою, но и фигуры солдат и офицеров на двух нижних ярусах постамента. Памятник красноречиво свидетельствовал о том, что Скобелев был неотделим от преданной ему армии. Памятниками Скобелеву украсилась и Болгария, тогда еще благодарная России.

Лютые ненавистники отечества нашего преследовали и саму память о великом военачальнике. Выходили гнусные книжонки о пьяных похождениях генерала. А сразу после революции Ленин и его вандалы первым делом издали декрет о сносе памятников русским царям и героям. В пункте четвертом этого варварского документа говорилось: «Совет Народных Комиссаров выражает желание, чтобы в день 1 мая были уже сняты некоторые наиболее уродливые истуканы и выставлены первые модели новых памятников на суд масс». В число «наиболее уродливых истуканов» первым делом попал именно памятник Михаилу Дмитриевичу Скобелеву, герою многих войн, участнику семидесяти сражений, отцу солдатам, бесстрашному полководцу.

Скобелевская площадь стала Советской, а город Скобелев — Ферганой. Нигде в России не осталось упоминаний имени великого военачальника. Имение Спасское подверглось разграблению, а могилы Скобелевых — осквернению. Лишь в пору позднего сталинизма о Скобелеве вспомнили добрым словом, в 1945 году стали появляться статьи, в которых говорилось о подвигах полководца.