Книга "Жаворонок" Пленение характерника (книга 1)

Говорят, птица жаворонок поёт так сладко, что даже Боги не способны устоять перед этой песней и обращают свои взоры с небес на землю. А ещё говорят, что Они — старые Боги — ушли, но не оставили без присмотра своих непутёвых чад.
Сказывают, очень редко, но всё же появляется среди людей тот избранный, кто сможет привлечь к себе внимание Богов песней жаворонка — особого жаворонка, отправленного в человеческий мир. Привлечь — и просить чего угодно: всё сбудется, главное, не ошибиться.
Один из таких избранных — казачий сын из солнечной кубанской станицы. Его отец — бывалый воин, прошедший через горнило немалого количества битв, — дал сыну имя Еремей. Его наставник, по слухам, бывший в Запорожской Сечи самым настоящим характерником, нарёк ученика Ярым. Его покровитель — сам бог Ярило.
Он смог дожить до XXI века, сохранив ясность мысли и удалую молодость тела. Его цель — найти и защитить нового избранника.
Защитить от кого?
От коварных адептов бессмысленного культа всеобщего умирания, сгустившегося над нынешним миром чёрными тучами грядущей бури...

Из книги:

• Старый широкоплечий воин в шлеме, при кольчуге и прочем ратном снаряжении со злостью вышагивал у ярко пылавшего костра взад-вперёд по повторявшейся траектории. За его спиной развевался тяжёлый плащ, на поясе мерно, в такт энергичному шагу, покачивался спрятанный в ножны меч. Близ костра, потупив взоры, сидели прямо на земле, жались друг к другу старики, бабы и детишки. На расстеленных плащах лежали раненые: кто беспокойно ворочался, что-то бормотал, а кто уже затих, готовый к тому, что его душа вот-вот отлетит.
  – Не понимаю, – рычал, будто рассерженный зверь, воин. – Не понимаю… Он остановился, резко обернулся, упёрся пылающим взором в седовласого волхва, молча стоявшего подле, оперевшись на резной посох. – Скажи мне, Мудрый, почему же я не могу дать отпор?! Ведь это враги, враги! Исстари у нас говорилось: русин или христианин*. Уже не наши, уже не свои! Они нападают на всех, кто не хочет забыть своих Богов, кто не покорился их мёртвому богу!
  – Золото затмило их взоры, золото и власть, – устало проговорил волхв.
  – Это не оправдание! – рявкнул воин, рванул меч из ножен, шумно выдохнул через нос и задвинул клинок вновь.
  – Не оправдание, – с грустью согласился волхв. – Но коли эта чума поразила самое сердце Руси… что ж… Это болезнь. Раз уж мы её допустили, то должны ею переболеть. Нам остаётся показать нашим Богам, что мы достойны Их, не отступимся и не отречёмся под страхом смерти или боли, огня и меча.
  – Я не понимаю твоих слов, Мудрый. Я воин, мой удел разить врага!
  – Настоящий враг внутри, а не снаружи, он проторил чёрные тропки в сердца наших же родичей, и брызжет своим ядом из их ртов. Мы взяли силой оружия Царьград, мы победили хазар, но… но против хитрости и обмана мы не очень-то устойчивы – слишком честны были наши пращуры. Ложью враг развратил наши души, искусил золотом, приучил к праздности. Сколько людей приняли на шеи свои это ярмо, знак смерти? Многие сопротивляются, да… Но многие и подняли руку на своих вчерашних родичей, желая возвыситься среди равных. Ты умелый воин, то мне ведомо. Быть может, ты стоишь целой дружины отступников, и изведёшь в поединке не один десяток ворогов, но… что с того?
  – Как что с того?! Месть, Мудрый, месть!
  – Месть, – вздохнул волхв. – Скажем, я призову Богов, передам им любое твоё пожелание, и они его исполнят. Чего бы ты попросил? Воин красноречиво схватился за рукоять меча и снова рванул клинок из ножен, красноречиво и кровожадно лязгнув.
  – Ну изведём мы их всех подчистую, и что с того? Сколько нас останется, сохранивших верность своему роду и Богам? Отразим тех, кто грекам продался, немецкие крестители вернутся, которых князь Светослав прогнал, – а они ещё более лютые. Их изведём – с Востока иноверцы пожалуют. Слишком богаты наши земли, а единства народам славянским не достаёт. Нет, воин, не кровь мы проливать должны, а сохранить нашу веру вопреки заморской религии. Боюсь, беда сия в том, что люд наш не Богов почитать захотел, а поклоняться тем благам, что они дать могут. Но так уж заведено, что после дня наступает ночь, и только от нас зависит, доживём ли мы до утра, увидят ли наши очи рассвет…
  – Не для моего уха речи таковые, – покачал облачённой в шлем головою воин.
  – А для чьего же? Не ты ли обряды воинские блюдёшь, неся имя Перуново на острие своего клинка?
  – Несу, волхв, блюду. – Вот тебе и должно пронести те обряды сквозь года.
  – Какие года, волхв? Я, конечно, крепок и телом, и умом, и духом, но уже стар. Я помню князя Светослава Хороброго, помню его славную дружину, я бил и хазарина, и грека… – Мы вернёмся, воин, все мы – те, кто не отказался от Своих Богов: убитые старики и бабы с детишками, те, кто осмелился поднять оружие против княжих дружинников да наёмников, и загубленные волхвы… Все мы вернёмся, воин, может, через тысячу лет, но вернёмся. А значит, кто-то должен избежать сечи и пронести нашу веру сквозь века, сберечь её ростки, чтобы мы, вернувшись, снова вырастили из них могучие деревья, которые дадут нам кров и пищу…
  – Я стар, волхв, я слишком стар…
  – Ты говоришь лишь о телесной оболочке, воин, но и она может прослужить тебе ещё хоть тысячу
• лет и зим.
  – Но… как? Волхв протянул десницу. На раскрытой ладони сидел, нахохлившись, жаворонок, которому попросту неоткуда было взяться. Воин слыхал об ухищрениях странствующих греческих проповедников, когда поднимали с земли камень, сжимали его в кулаке и якобы превращали сначала в куриное яйцо, а потом в цыплёнка, которых прятали в широких рукавах своих чёрных одеяний. Ловкость рук да отвлечение внимания очевидцев лживыми речами – вот и вся цена такого «чуда». Здесь же было абсолютно другое, жаворонок словно из воздуха соткался. – Говорят, жаворонок поёт так сладко, что даже Боги не способны устоять перед этой песней и обращают взоры свои с небес на землю, – промолвил волхв.
  – Ты достойный человек, воин. Ты вправе обратиться к Ним с просьбой. Только не ошибись… Повинуясь жесту волхва, воин оставил в покое свой меч, предоставив ему спокойно висеть в ножнах на поясе, и осторожно принял в свои сложенные ковшом ладони птицу. Постоял, глядя на неё, а потом подкинул вверх. Жаворонок взмыл ввысь, быстро работая небольшими крылышками, запел. И с тревожных, тёмных почти как ночью небес, пробив в тяжёлой завесе туч и дыма от выжженных деревень прореху, протянулся солнечный луч, упал прямо на чело воина, ровно ласковая отеческая длань. Воин опустился на одно колено, чуть склонил непокорную голову.
  – Боги мои Родные, – прошептал он, внезапно осипнув не то от волнения, не то от захлестнувшего всё его существо чувства некоего благоговения.
  – Отмерьте мне такой срок жизни на этой земле, чтобы смог я сохранить веру нашу, пронёс имена Ваши сквозь тьму заморского обмана до того времени, когда люд наш прозреет. Помогите мне, Родные, не оставляйте в этом деле. Брешь в мрачной пелене, сковавшей небеса, ровно лёд реку, затянулась, но солнечный луч не погас – он остался гореть в сердце воина. Поначалу тот сомневался в правильности своей просьбы, ибо, будучи воином от пят до кончиков усов, он предпочёл бы расправу над предателями и врагами, но… но вскоре он понял, что совершил верный выбор. Ничто не делается просто так. И если Боги допустили такое немыслимое дело, в ходе которого погибла треть населения Руси, значит, на то есть свои причины. Значит, настала пора проверить веру на прочность огнём и мечом, ибо, как сказал волхв, всё больше народу уж не Богов чтят, а благам поклоняться желают. Значит, и впрямь не хватает славянам сплочённости. Солнце удалилось на покой – настала ночь…

Формат А5, 152 стр., обложка мягкая, глянец.