Пуп земной и пуп морской в русской традиции

,August 2, 2015

В древнерусских заговорах и в «Голубиной книге» есть такое уникальное понятие как «пуп морской». В заговорах этот образ непосредственно связан с Алатырь-камнем, к которому «выпадала Книга Голубиная» и на котором «царь небесный» утвердил веру: «В Окиян-море пуп морской, на том морском пупу – белый камень Олатырь…». Кроме того, в заговорах Алатырь-камень лежит на острове: «Пойду я, раб божий, ко святу Окияну морю, есть свят остров там на святе острову лежит белый камень Латер…».

Архипелаг Кузова в Белом море




А вот что говорит «Голубиная книга» о «пупе морском»:

Почему ж Окиян море всем морям мати?
Окинуло то море вокруг землю всю,
Во нем Окияне во мори пуп морской;
С-под восточной со сторонушки
Выставала из моря церковь соборная
…………………………………….
Потому жь Окиян море всем морям мати.

В чем необычность понятия пуп морской? Исследователь «Голубиной книги» М.Л. Серяков отмечал, что оно вызывает множество вопросов, поскольку в христианском мире существовал только один пуп, или середина мира, и это был пуп земной, который находился в Иерусалиме. Представление о «пупе земном» также отражено в «Голубиной книге»:



Почему жь Иорасалим город городам мати?
Иорасалим город посреди земли.
Посреди земли, в нем пуп земли.
Во начальном граде Иорасолиме
Стоит там церковь соборная
Святой святыни Богородицы.

Пуп Земли – достаточно универсальное в религиозно-мифологических системах понятие центра мира – середины мира или мировой оси (axis mundi), которое является одной из важнейших категорий моделирования пространства в архаической модели мира. Самыми распространёнными воплощениями идеи мировой оси или середины мира являлись мировое дерево и мировая гора, но эта идея могла быть также представлена и в виде других объектов, например, камня или груды камней, а также возвышения из глины или земли, столба (и как архитектурной конструкции, и как столба дыма, восходящего от алтаря или жертвенного костра к небу), в виде очага, а в более развитых культурах – в виде храмового алтаря, царского трона и ряда других сакрализованных предметов. Среди более сложных образов мировой оси можно отметить города, прежде всего, главные города социально-политической системы.

Мировой оси и, соответственно, предметам, ассоциировавшимся с центром мира, отводилась гармонизирующая роль во Вселенной. В силу этого они становились местами отправления культов и совершения ритуалов, смыслом которых было обеспечение порядка и стабильности в жизнедеятельности социума. Помимо этого понятие центра мира связывалось с идеей зародыша своего мира, начальной точки отсчёта в этногенетической истории.1

Понятие мировой оси или центра мира можно отнести к тем базисным элементам культуры, которые формируют культурные архетипы. Как известно, архетипические образы могут выступать как явления универсального характера (к таким можно отнести, например, вышеупомянутые мировую гору и мировое дерево), но могут сохранять форму этнокультурного архетипа, в которой нашли выражение и закрепились специфические ценности, характеризующие определённую этническую общность как культурную целостность. В этом своём проявлении категории мифологических систем, в частности, такие, как мировая ось или центр мира могут быть интересны для данного исследования.

Вернемся с этим к «Голубиной книге» и обозначенным в ней древнерусским сакральным ценностям. В данном древнерусском источнике сакральным центром, где находится алтарь истинного божества, выступает «Латырь камень – всем каменям мати», на котором была утверждена вера. Кроме того, в «Голубиной книге» сообщается, что пуп или середина древнерусского мира находится в Море-Окияне, что делает Окиян море «всем морям мати». Тексты заговоров помогают домыслить картину: Алатырь – камень находится в Море-Окияне на морском пупу или на святе острове, из чего уже несложно сделать вывод: морской пуп тождествен святу острову.

Таким образом, мировая ось в древнерусской модели мира была связана не с сушей, а с водной средой, вернее, с симбиозом водной среды и суши – с островом, который в силу этого получил особое название как пуп морской в отличие от пупа земного, известного во всех культурах. Остров как «пуп морской» мог восприниматься как символ земли, отделяющейся от воды, т.е. уже выходящей из беспорядочного смешения Хаоса, но ещё находящейся в симбиотическом союзе с водной стихией, которая в большинстве мифологий связана с первоначальным хаосом. Поэтому понятие пуп морской отличает глубокая архаика.

Установление этих фактов подводит нас к мысли о том, что остров в древнерусской мифологической модели мира уже на очень ранней стадии сделался одной из важнейших категорий моделирования сакрализованного пространства. Где-то в глубине времен в древнерусском сознании родились представления об острове как максимальном средоточии священной силы, в середине которого находился пуп морской – эквивалент центра мироздания, а на нём лежал чудесный Алатырь-камень, олицетворявший наивысшую сакральную точку святилища.

Понятие центра мира отождествлялось мифопоэтическим сознанием также и с идеей зародыша своего мира. Например, гора Фавор как признанная в библейской традиции гора Преображения Господня олицетворяла зародыш мира христианского, географическую точку отсчета для начала христианской истории. Но понятие центра мира могло связываться и с идеей начальной точки отсчета в этногенетической истории, т.е. точки «отсчёта для осознания временной (циклической) перспективы» в исторической жизни своего народа.2

Концентрированное выражение этих представлений об оси/пупе своего мира оформлялось в понятие сакрального центра как легендарного священного места рождения народа и места вечного пребывания предков всех живущих его представителей, как родимой земли-святилища божественных предков, места поклонения которым последующие поколения могли по такому же принципу воссоздавать и в других концах ойкумены. Как в наше время люди берут с собой горсть родной земли или название «малой родины», перенося его на новое место жительства. Также и сакральный центр мог переноситься в другие места вместе с переселением части социума, но память народа сохраняла образы наиболее важных сакральных центров и связанных с ними образов этносоциальной истории. Эти образы переносились в сюжеты мифологических рассказов, которые переходили из поколения в поколение и передавали потомкам форму первообразов или архетипов, закрепляя специфические ценности, характеризующие определённую этническую общность как культурную целостность.

Образ острова как место вечного пребывания предков и как место поклонения предкам полнее всего сохранился на Русском Севере. Поэтому оставим на время южнобалтийское побережье с образом острова Буяна и перенесемся на Русский Север.

Представления об острове как сакрализованном пространстве сохранились у поморов, а также в культуре некоторых финно-угорских и других народов Севера, в частности, у саамов и карел, в какой-то степени у ижор, у ненцев, т.е. у представителей различных этноязыковых общностей, этнические территории которых формировались на пространстве современных Мурманской, Архангельской областей и в Карелии.

Но реальное отражение островной культуры имело у каждого из этих народов свою специфику. У саамов и карел эта культура сохранилась в традиции островных кладбищ.3 В мифологии ижор видны отчетливые следы влияния древнерусского концепта острова: земля как остров, образовавшийся при падении священного объекта с неба4 – ср. выпадение с неба «Голубиной книги» к Алатырь-камню.

Но наиболее полно остров как особо сакрализованное пространство выступает у русских поморов. Поморские сказания сохранили связь острова с началом космогенеза, когда земная твердь стала отделяться от воды. Хтонические мотивы в беломорских и онежских преданиях о связи острова с змееподобным божеством, мотивы плавающего острова, мотивы связи вещей птицы (например, петуха) с островом вылились в традицию островопоклонства у помор, которая в христианское время приняла форму установления обетных крестов на островах (или на берегу) и восприятия острова как наиболее благоприятного места для воздвижения церквей и монастырей.5

Таким образом, в русской поморской культуре мы видим цельный концепт острова как священного пространства: это и островные погосты, как у саамов и карел, и островная церковно-монастырская традиция, т.е. остров как «мир усопших», и остров как место общения с богом. Следовательно, древнерусская поморская культура выступала на Русском Севере донором представлений об острове как сакрализованном пространстве для финно-угорских и других народов Севера – как это было и в случае с солнцепоклонством. Но солнцепоклонство было «визитной карточкой» носителей индоевропейских языков, т.е. ведущим культом и для ариев, и для древних русов. Однако островопоклонство осталось представленным только в древнерусской традиции – одним из его вариантов является «остров русов», что я уточню ниже. Только в рамках древнерусской традиции, если взять ее во всей полноте, выйдя за пределы ее регионального поморского варианта, мы видим представление об острове как олицетворениимировой оси – axis mundi или центре мироздания. И вот этот-то феномен исследователи уже не одно столетие затрудняются объяснить, поскольку не могут определить, откуда этот феномен явился в древнерусскую традицию – мы ведь живём с привитым нам убеждением, что в древнерусской традиции всё либо пришлое, либо заимствованное.

В силу того, что российская историческая мысль долго жила (и во многом находится поныне) под гнетом рудбекианистской утопии о финно-уграх как первых насельниках на севере Восточной Европы, то исходные основания пытаются до сих пор, естественно, отыскивать во влиянии финно-угорской островной культуры на культуру русских поморов. Но у финно-угорских народов не просматривается полного концепта острова как сакрализованного пространства наподобие того, как это сложилось у русских поморов. Очевидно, что древнерусская поморская традиция является первичной относительно финно-угорской. Кроме того, у финно-угров остров не связан с понятием мировой оси, что отличает древнерусскую традицию, включая и традицию русских поморов.

Второй путь поисков был направлен на отыскание влияния общеславянских традиций, имея в виду миграции носителей имени славян в VI-VII вв. Но эти миграции шли с юга, а островная культура в той форме, как это приведено выше, связана с Севером. Опору в этих поисках пытались находить в связи преданий об острове Буяне с Рюгеном и, соотвественно, в южнобалтийской славянской традиции, поскольку предания о Море-Окияне, где заклинания и космогонические мифы помещали таинственныйостров с Алатырь-камнем, можно отождествить с Балтийским морем. Балтийское море было известно как часть Океана и в классической традиции.

Но дело в том, что выражение Море-Окиян может быть связано и с Белым морем, которое в северорусской традиции тоже именовалось Морем-Океаном, как явствует из «Жалованной грамоты Великого Новгорода Соловецкому монастырю на Соловецкие и другие острова» (1459-1469). Интересно, что сам Ледовитый Океан по всей протяженности его европейского и сибирского побережья поморы называли Студеным морем или Окианом – Морем Студеным.

Поэтому имеет смысл разобраться, откуда и куда шли импульсы влияния в русле древнерусской традиции: с Севера, где древние русы были насельниками, начиная с арийских времен, на Южную Балтию или наоборот. Или же имело место взаимовлияние и взаимообмен между двумя названными областями, начиная с глубокой древности.

Представляется, что остров как сакральный объект тесно связан именно с восточноевропейским Севером, причём с глубокой древности. При этом вспоминаются островные мезо- и неолитические могильники в Онежском и Баренцевом море – открытые археологами некрополи на Большом Оленьем острове в Кольском заливе Баренцева моря (II тыс. до н.э.) и на Южном Оленьем острове Онежского озера (вторая половина VI тыс. до н.э.). По обилию и значительности погребального инвентаря эти островные усыпальницы принадлежали общности довольно высокого порядка и организации.6



Раскопки на острове Большой Олений, фото: Константин Сушко



В таких древних усыпальницах обретали вечный покой предки-покровители, и после смерти выступавшие оберегами подвластной им территории. Почему для этих некрополей были выбраны острова? Возможно, так было определено самой природой. Особенностью северного края является то, что в устьях рек и прибрежных водах имеется немало количество скалистых островков. Такие островки могли с глубокой древности служить естественными культовыми центрами, где сама природа охраняла заповедность, закрытость сакрального пространства, отграничивая его от профанного мира.

В этой статье http://info-grad.com/mezhdu-gromoverzhtsem-i-skoti... я описывала феномен, хорошо известный в этнографии: так называемое сакральное освоение нового места жительства, в рамках которого новопоселенцы «устанавливали» контакт с предками людей, живших некогда в этом месте, и таким образом воссоздавали свой ритуальный центр для общения с предками создаваемого социума. Именно данная особенность мифопоэтического мировоззрения обеспечивала практически вечную сохранность тех культовых традиций, которые представляли особую важность для людей – в статье речь шла о необычайном долгожительстве медвежьего культа в древнерусской традиции. Я объясняла это тем, что древние русы расселялись среди палеолитического населения восточноевропейского Севера и принимали духовное наследство от палеолитических «хозяев Севера». Архаичность некоторых русских культовых традиций является для меня косвенным свидетельством первопоселенства древних русов в этих областях.

То же самое можно сказать и о традиции русских поморов относить острова к особо сакрализованному пространству. Она хорошо передает особенности мифопоэтического сознания первобытных времён, которое выступает, в частности, в образах сакральной географии, где создаются культурные архетипы и символы, отражающие специфику этногенеза того или иного народа, и потому содержащие чрезвычайно важную информацию для этноисторической идентификации в дописьменный период. Таким образом, в сакральной географии типичным для древнерусской этноисторической идентификации является, на мой взгляд, остров.

Изучению сакральной географии Русского Севера в последнее время стало уделяться немалое внимание. При этом одним из направлений исследований как раз и стало выявление наиболее типичных символов, выраженных в географических образах определённой местности или страны. «Этническая идея каждого народа для своего свершения, воплощения нуждается в особой географии, в исключительно ей одной присущем и предначертанном природно-ландшафтом локусе».7

Но поскольку древним русам как насельникам Русского Севера пока не вернули их законного места на этнической карте Восточной Европы в древности, поиски истоков острова в поморской традиции продолжаются. Причем в последние годы эти поиски осложнились тем, что оказались утерянными не только истоки острова, но и истоки самой культуры русских поморов. Отняв у русской истории ее древнейший период, синхронный арийскому периоду, западноевропейские утопии продолжают развивать феномен вымышленных историй на новом витке: русские поморы объявляются неким ни одному источнику неизвестным финно-угорским этносом, но «исторически» близким норвежцам. Вот такие финно-угорские германцы! Как видим, свято место пусто не бывает: без восстановления древнерусской истории во всей ее полноте деструктивные исторические мифы начинают множиться в историко-политической мысли как болезнетворные организмы в теплой грязной луже.

Остров как особо сакрализованное пространство с Алатырь-камнем в центре – феномен, в котором «выразилась» именно древнерусская «этническая идея». И для понимания этого феномена следует отдельно взглянуть на составляющие его элементы – конкретно, на Алатырь-камень.

Если рассматривать культ Алатырь-камня как проявление культа камнепоклонства вообще, то камнепоклонство не являлось чем-то уникальным для древнерусской традиции. Поклонение камням, особенно, упавшим с неба (метеоритам) – известный феномен. Однако особенность Алатырь-камня в том, что это не просто священный камень, а воплощение идеи мировой оси. Однако и здесь ему можно усмотреть аналог – древнегреческий Омфал в храме Аполлона в Дельфах. По преданию, когда Зевс захотел определить, где находится центр Земли, он одновременно с запада и востока выпустил двух орлов, которые встретились в Дельфах. На этом месте и был поставлен Омфал, как олицетворение пупа земли для эллинского мира. Однако Алатырь-камень, также олицетворяя идею центра мира, носит, как уже упоминалось, особое название – пупа морского. И вот здесь лучи наших поисков, сошлись, наконец, в одной точке. Именно понятие «пупа морского» вместо «пупа земного» в качестве центра мироздания и, соответственно, острова в качестве феномена пространства для сакрального центра – модели Вселенной в миниатюре и места первотворения своего мира, своего рода делает концепт «остров-Алатырь-камень» уникальным маркером древнерусской традиции от самых ее истоков, выделяющим ее среди традиций других индоевропейских народов.

Согласно мифам, когда легендарные гипербореи принесли культ Аполлона грекам, то первое святилище они воздвигли на острове Делос. Островная культура была, явно, чужда эллинам, поэтому священный камень Аполлона Омфал был перенесён на материк в Дельфы, где был установлен в храме и провозглашён центром Эллады и, соответственно, мироздания. Таким образом, камень как атрибут мировой оси (не смешивать с общим культом камнепоклонства), запечатлелся только в эллинской и древнерусской традиции (наиболее распространенными воплощениями мировой оси были мировое дерево и мировая гора), а остров как олицетворение центра мира – только в древнерусской традиции.

Идея сакрального центра эволюционировала и во времени, и в пространстве, что могло выражаться в переносе сакрального центра в силу подвижности социумов, а также в смене уровня значимости сакрализованного объекта, через который проходила мировая ось. То есть сакральный центр небольшого коллектива (рода) мог выдвинуться и стать центром страны, как, например, Дельфийский храм, где камень Аполлона Омфал олицетворял мировую ось и стал культовым центром всей Эллады. Но традиция сохраняла память обо всех наиболее важных воплощениях сакральных центров и связанных с ними сакрализованных образов, даже если их актуальность менялась в процессе этносоциальной истории. Эти образы ложились в основу мифологических рассказов, переходящих из поколения в поколение, принимали форму первообразов или архетипов.

Уже упоминалось, что исследователи обращали внимание на исключительность представлений о пупе морском в древнерусской традиции. Любопытно, что «исключительность» этого понятия происходит, в том числе, из-за того, что не согласуется с существующими стереотипами относительно древнерусской истории. «Необычной чертой является само существование представлений о пупе морском, – размышляет, например, исследователь «Голубиной книги» Серяков. – Хоть древние русы и совершали морские походы по Черному и Каспийскому морям, а также плавали по Балтике и Белому морю, все-таки они были по преимуществу, сухопутным народом (?!?! – Л.Г.). Вместе с тем, древние греки, которые были связаны с морем в гораздо большей степени, чем наши предки, центр мира располагали на суше, в Дельфах».8 Вот наглядный пример того, как стереотипы стоят на пути исследования древнерусской истории: здесь слышен отзвук когда-то возникшей басни о том, что славяне были сухопутным народом, а раз русы есть славяне, то и русы – народ сухопутный. Логика убийственная.

А теперь немного о глубине народной памяти и о сохранности наиболее важных сакрализованных образов. Есть на севере остров, отмеченный связью с установленным на нём камнем явно особого значения. Остров этот или, скорее, островок расположен неподалёку от устья реки Ворьемы. Он связан с именем средневекового правителя в Кореле – Валитом/Варентом, о котором сохранилось следующее предание: «Был в Кореле и во всей Корельской земле большой владетель, именем Валит, Варент тож, и послушна была Корела Великому Новгороду с Двинскою землею, и посажен был тот Валит на Корельское владение от новгородских посадников».9 Этот правитель остался в преданиях благодаря тому, что разбил норвежцев у поселения Варенга и на месте победы в честь этого воздвиг огромный камень и около него «оклад в 12 стен», или каменный лабиринт, названный Вавилон.10

Место это получило имя Валитово городище, а камень – Валитов камень. Находилось оно на упомянутом островке, там, где «пала в море речка Денга да речка Воема… а промеж тех речек Волотово городище».11 Факт этот известен и не раз привлекался в контексте различных научных исследований. Анализировал это предание и А.Г. Кузьмин и также в связи со сгустком топонимики у Варангер-фьорда, содержащей корень вар-, а именно упоминаемые источниками поселение Варенга, страну Варегию и др.

А.Г. Кузьмин предположил, что эти топонимы оставили южнобалтийские варяги, пришедшие сюда на север морем, с Балтики. Как уже было отмечено, он считал, что именно южнобалтийское побережье, где источники помещали варинов/варангов, было коренной родиной варягов, их исконным местом обитания, откуда они могли добираться и до северной оконечности Скандинавского полуострова, создав там свою колонию. Связь между Русским Севером и южнобалтийскими варягами, безусловно, была – и имя Валета/Варента тому свидетельство. Но об этом чуть позднее. В данном контексте важнее подчеркнуть возможность локализации на Русском Севере (только в 1826 г. российский министр иностранных дел Нессельроде уступил требованиям норвежцев, и граница была демаркирована по реке Ворьема) и острова, и установленного на нём необыкновенных размеров камня, вошедшего в историю как Валитов камень, что воспроизводит облик древнейшего сакрального центра, атрибутированного всем комплексом сакральных предметов.

Зная, что остров и камень в «Окиян-море» образуют пуп морской и являются космологическими объектами, соотносимыми с центром мира или мировой осью, согласно древнерусской традиции мифопоэтического периода, можно с большой долей уверенности сказать, что установка посадником Валитом/Варентом камня на острове в Варангерфьорде (Варяжском заливе) носила характер сакрального акта, которым закреплялась победа Валита над противником. Но это значит, что в его время эта традиция была ещё жива в памяти северян, а Валит считал себя её носителем и наследником, независимо от того, к какой языковой общности он принадлежал: финно-угорской или индоевропейской. Время деятельности Валита не установлено. Само предание записано в XVI в. Начало активных действий Новгорода на Севере: XI-XII вв. Возможно, тогда-то и был установлен камень.

Теперь о связи Русского Севера и южнобалтийского побережья, отразившейся в имени Валита/Варента. А.Г. Кузьмин напомнил сведения С.А. Гедеонова относительно второго имени правителя – Варент, согласно которым у древан так произносилось слово варанг.12 Известно, что древане являлись южнобалтийской этнической общностью, в VIII в. входившей в Ободритский союз, занимавший в то время территорию между реками Травной и Варной: древане занимали левобережную часть Поэльбья, т.е. область, куда многочисленные источники помещали варинов/варангов, оговаривая, что под этими именами могли собираться многие племена. Итак, двойной антропоним Валит/Варент связывает южнобалтийских древан из крупной этнополитической общности, отмеченной именем варангов, с севером Восточной Европы.

Наличие двойного имени у правителя – явление самое обычное. Как правило, оно отражает именословы различных династийных линий, в частности, имена предков со стороны отца и имена предков со стороны матери. Однако согласно существующему в науке мнению, Валит (в науке он, естественно, «финно-угорского происхождения», раз он владетель в Карельской земле) изначально было не именем, а титулом карельских правителей-валитов (от старокарельского va’llta – «избранный»), и только где-то с XIV в. стала отмечаться трансформация этого титула в имя. Если это мнение справедливо, тогда возникает вопрос относительно имени Варент: как в именослов правителей Карельской земли попало имя, уводящее к этнонимам-антропонимам южнобалтийского побережья очень ранних периодов истории? Трансформация титулов в имена – вещь известная. Как, впрочем, и имён в титулы. Ответить на этот вопрос помогает предположение исследователя М.Л. Серякова о связи между именем Валит (в некоторых летописных вариантах Валет) и названием западнославянского племени велетов, упоминание которых находим уже у Птолемея: «И снова побережье Океана вдоль Вендского залива последовательно занимают вельты, выше их осии…».

В VIII веке велеты были известны как крупная этнополитическая общность (с X в. стали называться лютичи), занимавшая большую территорию между ободритскими землями и Польским Поморьем, и дольше других политий на южнобалтийском побережье, вплоть до второй половины XI века, сохранявшая свою политическую независимость и сопротивлявшаяся христианизации. М.Л. Серяков, ссылаясь на работу А.Н. Веселовского, исследовавшего текст саги о Тидреке Бернском, где действует могущественный правитель обширной страны славян Вильтин, показывает правомерность высказанных ранее предположений, что имя Вильтин как эпоним велетов имеет генетическое родство с велетнями/волотами (великанами, исполинами) в древнерусском языке13 и, соответственно, с фигурой царя Волота Волотовича из того же древнерусского памятника «Голубиная книга», где Волот является одним из двух главных действующих лиц сакрального диалога о происхождении мироздания.

Серяков обратил внимание на то, что в северном и центральном регионах России достаточно часто встречается топонимика, связанная с волотами-велетами. Две реки Велетми впадают в Оку. В летописях встречается указание на то, что «Рекою же Волотию вните в Ильмен озеро…». В Верхнем Поднепровье есть река Велетовка, правый приток Устромы, и река Волотынь (Волотыня), левый приток Рамусухи. Помимо рек, это название применялось и к другим топонимам. На Волотовом поле под Новгородом, согласно преданию, были захоронены новгородские богатыри и правители, в том числе, и Гостомысл, дед Рюрика со стороны матери. Есть и город Волот в Новгородской области. Помимо Волотова городища в Варяжском заливе, в устье реки Ворьемы, есть Волотово городище в Сибири за рекой Таз.14

Сохранились древнерусские предания о том, что слово волот выступало в форме этнонима и как имя первопредка: «ВОЛОТЫ, некоторые летописцы объявляют, что в древние времена около Вологды и Кубенского озера… прежде просвещения крещением обитали народы, сим именем называвшиеся по тому, что почитали за богов Волотов, великанов… коим и жертвы приносили».15 Все эти примеры показывают, что имя Валит/Волот уводит нас опять в неизведанную глубь древнерусской традиции, связанную и с «Голубиной книгой», и с Русским Севером.

Предлагаемое значение этого имени из старокарельского в значении «избранный» не идёт вразрез с приведённой информацией. Поскольку, по моему предположению, древнерусский язык «Голубиной книги» и языки уральской семьи народов сосуществовали на севере Восточной Европы с древнейших времён, что обеспечивало и заимствования. Надо только более чётко определить, что и от кого заимствовалось. Кроме того, надо учесть, что династийные традиции с глубокой древности обеспечивали полиэтничность правящей элиты. Таким образом, имя Валит/Варент оказывается особым звеном в цепочке, соединяющей южнобалтийское побережье через древан и велетов с Русским Севером и с глубоко архаичными преданиями древнерусской старины о велетнях/волотах, а также с «Голубиной книгой».

Крупнейший исследователь русских памятников устной истории С.Н. Азбелев убедительно доказал своими исследованиями, что памятниками «устной истории служили на протяжении многих веков фиксации исторических знаний по памяти, передававшиеся в устной традиции… Устная история охватывает и такие сферы исторического знания, которые по разным причинам не получали достаточного освещения и в истории письменной». Особенно богатой представляется устная история Северной Руси, поскольку, как констатирует Азбелев, «всё дошедшее до собирателей былин эпическое наследие – фактически достояние Новгородской земли».16

Стало быть, средневековый правитель Карельской земли, наделённый властными полномочиями и на Двинскую землю, выступал носителем сакральной традиции, зародившейся на его земле на тысячелетней глубине времён и дошедшей до нас в передаче древнерусского священного сказания. Такова глубина памяти в традиционной культуре и укоренённость древнейших сакральных традиций в народном сознании.

И таково одно из звеньев в цепи, соединяющее островок в Варяжском заливе на Русском Севере, наделенный чертами древнерусского священного острова, с южнобалтийским побережьем, где находился остров Рюген, где, возможно, древнерусские заговоры размещали Алатырь-камень как престол наивысшего божества. Но Руян/Рюген сохранил и черты пупа морского – древнерусского понятия о середине мира. О связи Руяна/Рюгена с понятием «пуп морской» косвенно свидетельствовал немецкий хронист Гельмольд, отметив, что раны или руяне живут в «сердце моря».17

Однако традиция островных святилищ была представлена и в других областях южнобалтийского побережья. Так, храм Радигоста находился на острове, окруженный озером и лесом. Правда, Щецин, где был храм Триглава, располагался на материке против Волина. Но Гильфердинг обращает внимание на то, что Волин, находившийся на острове, имел в более древние времена иную историю, т.е. был не только крупным торговым центром. И косвенно это подтверждается тем, что «когда дело шло об избрании средоточия для епархии на Поморье, князь и знатные люди страны назначили епископскому престолу быть в Волине.18 Возможно, в указанное время Щецин был слишком пронизан языческим духом, но, может быть, здесь сыграло роль стремление строить новые храмы на древних капищах. Вблизи Волина было два торговых города Камень (Cammin) и Клодно/Колодно по дороге к Колобрегу, названия которых также несут в себе дух древних сакральных традиций.

Здесь я думаю закончить эту статью по той простой причине, что она не может разрастаться до бесконечности. Что можно вынести из представленных рассуждений для понимания рассказов об острове русов у восточных авторов? Мне хотелось показать, что в древнерусской традиции одной из важнейших категорий моделирования пространства был остров с Алатырь-камнем в центре, отождествлявшийся спупом морским или центром мира, где, согласно мифопоэтическому сознанию, совершается акт творения, в силу чего данная точка в пространстве наделяется высшей ценностью – максимумом сакральности.

Таких сакральных центров могло быть несколько, поскольку они должны были отмечать и границы основной территории проживания народа, и следовать за частью народа в его миграциях. Древние русы освоили как насельники территорию Восточной Европы от ее южных пределов до северных, «от моря до моря». Я постаралась показать мою первую реконструкцию древнерусских сакральных центров на Русском Севере. Но нечто аналогичное должно было быть и на юге, у Черного и Каспийского морей. По-моему, часть рассказов об острове русов у восточных авторов как раз и касается таких древнерусских островных святилищ в южных землях.

Возможно, туманный след о древнем периоде таких святилищ сохранился в древнеиранских источниках, в описании жертвоприношения богине Ардвин-Суре, которая воспринималась как божественный исток Рангхи. Сын Фрияны Йойшта приносит жертву этой богине «на острове в стремнине реки широкой Ранхи», которая могла отождествляться и с Волгой. В данном контексте этническая принадлежность не имела первостепенного значения. Ритуалы ведущего рода могли объединять разноэтничных представителей. Чужеродность же традиции островных святилищ за пределами Восточной Европы подкрепляется приведенными «гиперборейскими» мифами. Но вся эта тема очень мало изучена, поэтому остается только продолжить исследование…

Лидия Грот,
кандидат исторических наук







Share: