Пень, да колода.

В современном русском языке значения лексем пень и колода имеют существенное различие. Если пень - это «оставшаяся на корню часть ствола спиленного, срубленного или сломанного дерева» [1. Т. III], то колода - «короткое толстое лежачее бревно» [1. Т. II]. Тем не менее в древнерусском языке, как и в народных говорах, данные понятия не были до такой степени разведены.Например, пнем в диалектах называли не только оставшуюся на корню часть ствола, но и «нижнюю часть живого дерева, от корневища (комля) до первых сучьев; вернее: колоду, лесину» [2. Т. III]. Вместе с тем одним из значений лексемы пень в древ¬нерусском, как и в сербохорватском, языке является «ствол дерева» [3. Вып. 14; 4. Т. III]. С другой стороны, близкое значение в древнерусском языке имеет и лексема колода: это «толстый, лежачий ствол дерева», равно как и «тяжелый обрубок дерева» [3. Вып. 7]. В севернорусских же говорах колодой может называться вырванное с корнями дерево, а колодиной - толстый ствол упавшего дерева [5. Вып. 2].

Иначе говоря, пень и колода семантически достаточно взаимопроницаемы. Мало того, значения обеих лексем нередко совмещены в одном диалектном слове. Например, колодник, то есть «буревал», - это и «часть дерева, дающая бревно», и «пень» [2. Т. II]. О таком буреломе в народе говорят: «Лес - пень да колода!» [2. Т. III]. «Колодье-пенье» фигурирует и в былинах. Колода, пень в общем значении «долбленый улей» обнару-живаются и в диалектном колозень [2. Т. II].

Однако наиболее отчетливое отождествление этих понятий проявляется в различного рода фразеологизмах: «Через пень колоду» (делать что-либо плохо, небрежно, кое-как, еле-еле или идти, развиваться негладко, неслаженно, с заминками и пе-ребоями); «Валить через пень колоду» (делать что-либо неповоротливо, медленно, неумело) [1. Т. III; 6. С. 54, 312]. Слабая дифференцирован-ность обоих понятий обусловлена их изначальной нерасчлененностью.
И в языковой, и в устно-поэтической традиции пень и колода очело-вечиваются. В соответствии с первобытным мировосприятием предме¬ты неживой природы не только одушевляются, но и олицетворяются. Следы былой антропоморфизации сохраняются, к примеру, в просто¬речном бранном выражении пень березовый или пень, относящемся к человеку глупому либо бесчувственному, к болвану, тупице, дураку: Этому пню не растолкуешь ', Стоит, как пень ', И смирен пень, да что в нем?; Нет паренька, не отдашь за пенька и т.д. [2. Т. III]. В старину пень персонифицировался даже в детской игре: «Пень стоит посредине, чет-веро кругом; разбегаются все, меняясь местами; кто остался, тот пень» [Там же]. В других случаях этой номинацией определяется состояние человека, оказавшегося в крайнем затруднении. Для этого используется фразеологизм стать в пень. Соответственно к человеку, приведшему в такую ситуацию другого, применимо выражение ставить/поставить в пень [6. С. 450,454]. Именно в этом значении употребил данный фразео-логизм П.А. Вяземский:
Бессвязных мыслей, слов пустым набором
Читателей не становил ты в пень.
К числу «древесной» лексики, характеризующей неуклюжего, неповоротливого человека, относится и колода'. Лежит, как колодина [5. Вып. 2]; Старый муж и на руку колодой валится', Старый муж, что гнилая колода лежит [2. Т. II]. (Заметим, что гнилая колода, гнилой пень, сухое дерево в мифологическом восприятии подобны мертвым людям.) Кроме того, в частушке неуклюжая девушка сравнивается с обрубком дерева: «Супостаточка идёт, / Как колода валится. / Неужели, дорогой, / Тебе такая нравится?» [7. С. 66]. В аналогичном контексте может использоваться и фразеологизм пень да колода. Так, о неграмотном деревенском человеке скажут: «Пень да колоду знать»; «Пень да колоду она знает» [5. Вып. 4].
Заметим, что лексеме колода близки по своей семантике слова: чурбан, чурбак, чурак, чурка, то есть обрубок круглого дерева, бревна [2. Т. IV; 4. Т. III]. В севернорусских говорах взаимосвязь чурки с колодой проявляется со всей очевидностью. И то и другое относится к лежа¬щему на земле обрубку дерева: «Какая-нибудь чурка лежит, так колодой называют» [5. Вып. 2]. С другой стороны, чурка происходит от чур или щур, что означает «пень» [8. С. 532].
В генетической памяти сохраняется представление о былой персонификации подобных частей дерева: чурбаном называют глупого, бестолкового, неповоротливого человека [2. Т. IV]. Близкое значение приобрело в просторечии и слово чурка. Признаки антропоморфизации бревна сохранились в поговорках: Сказал бы, да лишние бревна в стене есть', Церковь не в бревнах, а в ребрах [2. Т. I]. Бревном же называют и тупого или нечуткого человека. Иногда бревно (ствол большого срубленного дерева) ассоциируется с пнем, что наглядно проявляется в украинском языке, где берв и есть «пень».
Восприятие пня/колоды/чурбана/бревна как человека обусловлено архетипическими импульсами, идущими из глубин традиции и хранящимися в подсознании современного человека. Оно стимулировано также определенными психологическими проекциями, связанными с общей тенденцией к антропоморфизации деревьев. На подобных про-екциях отчасти основывается присущая фольклору ситуация одурачивания или самообмана. В этом отношении типична сказочно-мифологическая коллизия: мужик надевает на березовый пень свою шляпу, балахон, опоясывает его кушаком. Проходящий мимо черт принимает одетый в человеческую одежду пень за самого мужика [9. С. 57]. Приведенная коллизия сопоставима с поговоркой: Наряди пня - и пень будет хорош [2. Т. III].
В одной из псевдобыличек девушка, заранее опасаясь, что встретит на лесной дороге «бурлака» (т.е. чужого человека, занимающегося отхожим промыслом), как и следовало ожидать, в предполагаемом месте его увидела. В страхе она хлестнула «бурлака» погонялкой, которую тот якобы у нее и отнял. По прошествии времени выяснилось, что «о дорогу» стоял не «бурлак», а покрытый снегом пень, вокруг которого обвилась та самая «выхваченная» из рук погонялка [10. 23. № 278].

Н.А. КРИНИЧНАЯ. «Пень да колода»: слово, образ, символ.