ФУНКЦИИ СВЕЧИ В ОБРЯДАХ, СВЯЗАННЫХ СО СМЕРТЬЮ, ПОГРЕБЕНИЕМ И ПОМИНОВЕНИЕМ. ЧАСТЬ 5.

,October 17, 2016

ФУНКЦИИ СВЕЧИ В ОБРЯДАХ, СВЯЗАННЫХ СО СМЕРТЬЮ, ПОГРЕБЕНИЕМ И ПОМИНОВЕНИЕМ. ЧАСТЬ 4.
В годовщину смерти и в известные поминальные дни души мертвых могут навещать своих близких, возвращаться к родному дому, поэтому, чтобы указать им путь, живые зажигали для них свечи. В такие моменты огонь вновь играл роль если не медиатора, то знака, указывающего «идущей гостить» душе конечную точку ее пути, место, где ее ждут. А для живых огонь становился объектом наблюдения, позволяя не только узнавать о «приходе» ожидаемой гостьи, но и «понимать» (а, значит, и удовлетворять) некоторые из ее желаний.
Ранее, например, уже упоминалась распространенная примета того, что душа умершего вьется поблизости, — посиневшее пламя свечи. Другая, тоже известная, — мухи и мотыльки, летящие на огонь, вьющиеся вокруг огня. Поскольку были представления, по которым душа умершего могла покинуть тело в виде мотылька или мухи (иногда маленькой, иногда белой), то мотыльком или мушкой душа вполне могла прилететь на зажженную в Рождественский сочельник свечу (укр.).


«В Херсонской губ. утверждают, что если не будет роздана заупокойная милостыня, то душа умершего явится в виде ночной бабочки и будет виться вокруг зажженной свечки. Увидав таковую, родственники умершего на другой же день собирают и кормят нищих». Еще более влекущим, чем огонь обрядовой свечи, для души покойного оказывается огонь семейного очага.
Примет, связанных с печным огнем или тягой в печной трубе в поминальное время, у славян тоже немало: «...если головня или уголек выпадет из печи или трещит огонь в трубе, говорили, что это душа в огне мечется» (пол.); если пламя в очаге в день всех святых потрескивало и давало много искр, считалось, что это души мертвых «просят есть», и тогда их «кормили», бросая в огонь крошки хлеба и щепотку соли (словен.); слышится завывание ветра в трубе — «чья-то душа родная жалуется, что ее не поминаем» (влад.); гул в трубе — душа покойника пришла (зап.-рус.) и т. д.
С семейным или родовым (своим) огнем связывался один из многочисленных запретов, возникавших для живых с отправлением погребальных и поминальных обрядов, — запрет давать в поминальное время свой огонь «на вынос». В момент смерти домочадца (особенно в случае смерти хозяина или хозяйки) традиция требовала, чтобы огонь очага был потушен и заново зажжен уже по погребении умершего, следовательно, все время нахождения покойника в доме и домочадцы, и само жилище оказывались лишенным защиты родового огня. Здесь необходимо помнить о том, что родовой огонь считался чистым — это был освященный огонь, вынесенный из церкви с богослужения, и потому он наделялся магической и охранительной силой (вообще освящение огня происходило в четверг, пятницу или субботу накануне Пасхи, на Рождество, в канун Крещения; а новый огонь высекали в церкви во время службы в Страстную субботу и приносили домой с помощью свечей, древесного гриба или освященных в Вербное воскресенье веток). Огонь семейного очага ассоциировался со счастьем-судьбой рода, был условием его существования (одним из самых сильных проклятий у болгар было: «Чтоб никогда не видеть огня в родном доме»), угашение его или вынос, одолжение хотя бы малой его части, ставило под угрозу судьбу семьи: «...если недосмотром или небрежностью хозяйки в загнетке потухнет огонь, то это признается тяжким грехом и признаком грядущих бедствий и испытаний в доме» (сиб.); ср. с сербским запретом на время после заката:
«...огня из дома не дают ни в каком случае; каждый должен хранить свой огонь в своем доме; если огонь погас, пусть высекает!»; Д. К. Зеленин приводит также чувашское поверье, связанное с запретом давать свой огонь на сторону (ибо уходит счастье), и сообщает, что аналоги этого запрета существуют у немцев, норвежцев, шотландцев, итальянцев и у мн. др. Приведем ряд запретов, которые не связаны с огнем, но затрагивают проблему взаимного виденья/невиденья живых и мертвых, а также регулируют по ведение разных лиц по отношению к умершему.
Первый из них — запрет смотреть на покойника, особенно, когда в повстречавшейся процессии гроб с ним несут или везут открытым, а ему соответственно опасно смотреть на оставляемый мир, так как, «если посмотрит мертвец, весь свет умрет» (полес.); в случае встречи похоронной процессии лучшим способом защиты было осенить себя крестом и бросить вслед процессии горсть земли. Нежелательным считалось смотреть на похоронную процессию в окно, что могло вызвать у смотревшего заболевание глаз. Поскольку смотрение через окно являлось известной формой контакта с «иным» миром, позволяя увидеть невидимое: умерших, нечистую силу, судьбу и т. д., а взгляд мог не только устанавливать, но и разрушать границу (особенно если взгляды «встретились»), то запрет на визуальный контакт, когда это так опасно, совершенно оправдан. Кстати, еще более нежелательным было смотреть со двора в окно на покойника, лежащего в доме (житомир.). Белорусы, например, считали, что если на «дзяды» заглянуть со двора в дом через окно, можно увидеть, как по¬койники сидят вместе с живыми за столом. В традиционном деревенском до¬ме, как правило, имелось «печное» или «волоковое» («дымное») окно, называвшееся так потому, что через него выпускали дым от печи, оно же обычно использовалось и для подачи милостыни. У тех же белорусов считалось, что, если в течение 40 дней после похорон по вечерам заглядывать со двора в хату через печное окошко, можно увидеть умершего (бреет.). Желание увидеть умершего еще хоть раз породило различные приемы, подчас не санкционированные принятой обрядовой практикой (если нельзя, но очень хочется, то можно) и потому тем более опасные, но способствующие удовлетворению в сущности праздного любопытства. Так, например, на Смоленщине, чтобы на 40-й день после смерти увидеть души умерших, надо было надеть нестираную рубаху недавно умершего родственника и стоять поздно ночью в избе молча, не откликаясь на зов. Можно было поглядеть на умерших, идущих домой к поминальной трапезе, и другим способом — залезть на печь с хомутом и новиной (новым холстом): «Як хочеш побачыць як ани идуць на вечэру — беруць хамут, сядзе у шыйцы на печцы и паглядае чэрэс хамут. Цихэнька, не трэ ничоа гавариць. Палатно беруць и хамут. На хамут накине этае палатно и бачаць, як мертвые идуць вечэраць» (гомель.). Надевание рубахи покойного или смотрение через хомут, разумеется, не единственные и даже не самые распространенные из известных в народной практике приемов, дающих возможность «поглядеть» на умерших.
Были случаи, когда обстоятельства делали желание увидеть умершего не¬обходимостью, так как увидеть и опознать носителя опасности является одним из действенных способов его обезвреживания (общеслав.).
Зажжение свечи в таких случаях нередко оказывается единственным средством, обеспечивающим возможность не только увидеть, но и защититься от обнаруженной опасности, хотя результат защиты далеко не всегда соответствует ожидаемому. Так, в одной из быличек покойница, посещавшая дом невидимкой, после обнаружения ходить перестала, но все, кто ее увидел, умерли, включая и причину ее посещений — младенца, на которого покойница напоследок взглянула. Мертвая мать невидимкой приходила по ночам кормить своего младенца.
Нанятая в няньки старушка обратила внимание на странное поведение ребенка — днем не ест и заходится криком, а ночью как будто кто его накормит, после чего он спит, словно и нет его. Три ночи караулила старушка, а потом рассказала хозяину-вдовцу о том, что слышала ночами... Собрал вдовец своих родственников и стал совет держать. И решили они не спать и поглядеть, кто по ночам ходит ребенка кормить. С вечера улеглись все на полу, поставили у себя в головах зажженную свечу и накрыли ее горшком. В полночь отворилась дверь, кто-то прошел к люльке — и ребенок затих. В это время взяли и открыли свечу — смотрят: «...покойная мать в том самом платье, в каком схоронили, стоит на коленях, наклонясь к люльке и кормит ребенка мертвой грудью. Только освети¬лась изба — она тотчас поднялась, печально взглянула на своего малютку и тихо ушла, не говоря никому ни единого слова. Все, кто ее видел, превратились в камень, а малютку нашли мертвым».
Другой запрет касался беременных, которые, как считали сербы, «не должны участвовать в похоронах и зажигать свечу при покойнике».
Такой запрет существует не только у сербов, он хорошо известен и восточным славянам. Мотивируется он прежде всего той открытостью, готовностью к переходу находящейся в тяжести женщины (ведь и сама беременная считается пребываю щей в пороговом состоянии), когда она легко может «потянуться» вслед за умершим или же, что еще более вероятно, может потерять своего еще не ро¬дившегося ребенка — он или «замрет» в утробе (родится мертвым) или родится, но долго не задержится, «отдаст свою душу умершему», уйдет за ним вслед. Третий запрет относился к матерям, потерявшим детей-малолеток, и в первую очередь младенцев: матери плакать об умерших детях — грех, потому что «который младенец помер, то это Богу свечка ушла» (повеем.)
Слезы же по отношению к мертвым вообще, особенно слезы материнские, а также те, которые «выходят» за установленные традицией рамки (и временные, и эмоциональные), как уже ранее говорилось, были способны сделать переход для умершего невозможным, лишить его душу пребывания в светлом райском месте, погрузив в вечную тьму.

А.В.НИКИТИНА. ФУНКЦИИ СВЕЧИ В ОБРЯДАХ, СВЯЗАННЫХ СО СМЕРТЬЮ, ПОГРЕБЕНИЕМ И ПОМИНОВЕНИЕМ.

Share: