ДУБ В СЛАВЯНСКОЙ НАРОДНОЙ МЕДИЦИНЕ И ПРОФИЛАКТИЧЕСКОЙ МАГИИ. ЧАСТЬ 2.

ДУБ В СЛАВЯНСКОЙ НАРОДНОЙ МЕДИЦИНЕ И ПРОФИЛАКТИЧЕСКОЙ МАГИИ. ЧАСТЬ 1.
Развитием семы ‘крепкий’ в ее приложении к человеческой жизни, помимо ‘здоровый’, является также значение ‘живущий долго’, которое придает человеческое «измерение» представлению о дубе как «долговечном» дереве, см. характерные фольклорные эпитеты дуба старый, старожитный, вековой, stuletni, starozytny, он существует odpoczqtku swiata и т. д. [Marczewska 2002: 110]. В окрестностях Тырново (Болгария), если у матери умирали дети, через месяц после рождения очередного ребенка его относили к старому дубу, в стволе которого на высоте роста ребенка прокручивали дырочки, вкладывали туда его состриженные волосы, а образовавшиеся отверстия забивали клинышками; выбирая дерево для совершения ритуала, руководствовались тем, что оно должно быть старым, «да устарее детето» (чтобы ребенок состарился, т. е. прожил долгую жизнь)[Гинчов1892:148].

Одной из важнейших фольклорных коннотаций дуба, продолжающих значения ‘крепкий/твёрдый’ и ‘долговечный’, является сема ‘сильный’. На Гомельщине, например, слабого, больного или недоношенного ребенка носили к «дубу елиму» (видимо, имеется в виду вяз — ельм, илем, дерево рода Ulmus, в силу своей крепости и размеров часто воспринимаемый как вид дуба), у которого просили силы для ребенка. Приведем выразительное описание, раскрывающее содержание этой процедуры: «Его (больного ребенка) бэруць и нясуць пуд етый дуб, на котором лист зимуе, дуб елим, да ужэ пуд тым дубом его шэпчуць... „Дубе ельму, я нэ прышла к тоби гуляци, прышла помошчи шукаци. Бэри там Иваноуу чы Стяпаноуу красоту, а ему дай свою моцоту (бел. моц ‘крепость, сила’). То ци яго красотою красуйся, а уун твоей моцотой буде моцоваця (бел. моцовацьца ‘укрепляться’ [Носович 1870/1: 292])“,— и тры раза на дуба або дэвъяць раз плюй» [Полесский архив.] (Стодоличи Лельчицкого р-на). Ср. в связи с представлением о дубе как «дереве силы»: выпекая хлеб на больших дубовых листьях, поляки объясняли эту известную практику тем, что съевший такой хлеб человек приобретет силу дуба [Fischer 1937: 66-67].

Впрочем, действия, совершаемые над больным человеком около дерева, а также адресуемые ему слова, заговоры или магические формулы могли и не иметь прямого отношения к дубу, — важно было лишь то, что лечебный ритуал исполняли около дуба. В Македонии (область Кратово) в случае любой болезни знахарь отправлялся вместе с пациентом к дубу, где, встав лицом к дереву, совершал соответствующие особенностям того или иного недуга магические действия (самые разные) и читал заговоры [Simic 1964: 313]. Украинцы Житомирщины, дабы избавиться от куриной слепоты, предпочитали трижды обойти глухой дуб и, сотворив обычную молитву, сказать: «Шоб менэ та слшота тодi напала, як всеньк лист звидщ оборву» [Rokossowska 1889: 187]. Поляки, жившие в XIX в. в окрестностях Кельц, при зубной боли (а также любой другой болезни) шли к местной святыне — дубу, называемому Doktor, читали там молитву, трижды обходили дерево и при этом говорили: «Powiedz ze mi, powiedz, moj kochany dfbie, jakim sposobem lecyc zfby w mojej gfbie» (Скажи же мне, скажи, мой любимый дуб, как мне лечить мои зубы) [Siarkowski 1879: 57].
А вот как проходил записанный на Гомельщине в 1980-е гг. обряд самолечения у местного дуба: «Царь-дубе тут, чатыре человеки обнять (могут). Одна бабка была бальная желтухай. Взяла вона за пазуху яйцо и дручку (така палочка тоненька) да и пошла раненько на начки [на ночь], тольки не гаворила ни с кем, к дубу. Паставила дручку и положила яйцо и говорит: „Вот тоби, дуб, конь и дуга, я уж тебе не слуга“. А потом и говорит: „Хватить я болела, выздоравила“. Дуп тот трицать лет назад огородили, потому как очень уж замечательный» [Полесский архив.] (Малые Автюки Калинковичского р-на). Этот ритуал может быть истолкован по крайней мере двояко. С одной стороны, в нем просматривается тактика переноса болезни на дерево, в свою очередь искупаемого жертвой, которую больной оставляет под дубом. С другой же стороны, произносимая «пациенткой» формула «Вот тоби, дуб, конь и дуга, я уж тебе не слуга» (восходящая к пословице «Вот тебе хомут и дуга, а я тебе не слуга» [Даль 1997: 108]) содержит мотив «разрыва» человека с дубом, точнее, разрыва отношений типа «слуга-хозяин», так, как будто дуб «владеет» здоровьем человека, а человек пресекает эту связь и тем самым — прерывает свою болезнь (см. заключительные слова «Хватить я болела, выздоравила»).
Находясь под дубом, человек мог не только избавиться от болезни, но также обрести сверхспособности и знания. В Черногории, у племени кучи, был записан рассказ о девушке, которой еще смолоду «вештицами» (ведьмами) было предначертано, что она погубит кого-то из своих близких. Стремясь избежать такой участи, она публично призналась в том, что ей было предсказано, и благодаря исповеди мгновенно лишилась своих зловредных способностей, превратившись в обычного человека, однако после этого три года тяжело болела. Чтобы вылечиться, девушка отправилась в черногорский монастырь Челия Пиперска; там она заснула под неким дубом, где ей приснилось, как к ней подошел человек, который ударил ее по лицу человек, а потом показал ей травы для лечения скота. Проснулась она уже здоровой, увидела пасущуюся неподалеку больную скотину, вылечила ее травами и стала целительницей скота [ДучиЙ 1931: 295].
В 2003 г. на Русском северо-западе (с. Менюша Шимского р-на Новгородской обл.) в качестве эсхатологического нарратива был записан своего рода комментарий к одному фрагменту Апокалипсиса, в котором речь идет о древе жизни, приносящем плоды каждый месяц, листья которого предназначены «для исцеления народов». Напомним его: «И показа ми чисту реку воды животныя, светлу яко кристалл, исходящу от престола Божия и агнча. Посреде стогны его и по обаполы реки древо животное, еже творит плодов дванадесяте, на кийждо месяц воздая плод свой: и листвие древа во исцеление языком» (Откр. 22: 1-2). В современном устном переложении этого апокалиптического пророчества описывается, как те люди, кто «останется жив» по прошествии последних времен, будут получать исцеление у дуба: «... вот после будет большой дуб. Дуб на двенадцать метров ширины. И к этому дубу будут все ходить [...] Все будут ходить исцелятцы» [Панченко 2012: 389; 407]. Этот нарратив — при всей его краткости — удивительным образом напоминает рассмотренные нами выше описания магических процедур вблизи дубов, и, кроме того, воспринимается не как переложение «чужого» текста, а скорее как рассказ информантки о знакомой или во всяком случае понятной ей ритуальной практике.

Т. А. АГАПКИНА. ДУБ В СЛАВЯНСКОЙ НАРОДНОЙ МЕДИЦИНЕ И ПРОФИЛАКТИЧЕСКОЙ МАГИИ.