Что означала Ель для славян?

ЕЛЬ — дерево, в народной дендрологии славян связанное с похоронно-поминальны­ми ритуалами и верованиями, а также функционирующее в качестве обрядового деревца (главным образом — в рождествеско-ново­годних, масленичных, троицких и купальских празднествах, а также на свадьбе). Относя­щиеся к Е. мифологические представления получили развитие прежде всего у вост. сла­вян (особенно — у русских и белорусов), в то время как на западе славянского мира Е. более известна как обрядовое деревце. Для культурной семантики и символики существенны природные свойства Е. как вечнозеленого (ср. сосна, можжевельник, барвинок), что объясняет использование Е. в цикле зимних обрядов, пахучего (ср. бази­лик), колючего, «женского» и бесплодного дерева.

Согласно этиологическим легендам, Е. укрыла Богородицу во время ее бегства с Христом в Египет или Христа, прятавшего­ся от чумы, за что получила благословение и была вознаграждена, оставшись навечно зе­леной (полес, болт.). К о л ю ч е с т ь Е., а также сильный смолистый запах обусловливают ее примене­ние в качестве а п о т р о п е я (наравне с сосной, можжевельником, боярышником, шиповником, терновником, крапивой, репей­ником и др.). На Украине еловые ветки (вместе с ветками шиповника и крапивой) втыкали накануне купальской ночи перед воротами, хлевом, в стреху кры­ши и другие места, чтобы уберечь скот от ведьм, свиней — от болезней и др. Поляки Силезских Бескидов при первом удое проце­живали молоко через положенные крест-на­крест еловые веточки, чтобы оно не испор­тилось, а на Троицу обводили овец вокруг воткнутой в кошаре елочки и давали им вза­мен корма молодые еловые побеги, смешанные с освященной солью. Еловые ветки ши­роко использовались для защиты строений и культурного пространства от непогоды. Мораване украшали ими крестики, которые на Пасху втыкали в посевы, — от града. Одна­ко более действенным средством считались еловые ветки, предварительно освященные на Рождество, Крещение, Сретение, Пасху или в день Рождества Иоанна Крестителя (что может осмысляться в связи с необхо­димостью изгнать из еловых веток скры­вающихся в них нечистых духов). По сооб­щению с Витебщины, освященные еловые ветки вместе с ладаном подкладывали при закладке дома под четыре угла, чтобы предохранить его от грома. Ветки, которые были воткнуты в лед по бокам проруби на Кре­щение, приносили домой, клали за образа и втыкали в крышу — от ветра и грома; при­вязывали к яблоням в саду, чтобы предох­ранить деревья от бури; втыкали в стену, клали под дом, в подпол — «чтобы буря не тронула»., «чтобы хлев вихрем не снесло» (ПА, брест.)

Е. — по грамматическому роду названий в славянских языках — по преимуществу дерево ж е н с к о е , ср. рус. ель, елка, серб. jelia. омара, омърика. смрека, а также песнях: «Зеленая ялиночка на яр подалася, молодая дiвчинонька в козака вдалася» (Чуб.ТЭСЭ 5:122). Вероятно, именно «женской» символикой Е. связан з а п р е т с а ж а т ь и вообще иметь около дома Е, мотивированный тем, что она якобы «выжи­вает» из дома мужчин. По верованиям сербов в Таково, Е. — «баксузно [опасное, вре­доносное] дрво»: если она растет вблизи дома, в нем не будут рождаться мальчики. На Брянщине считали, что Е. нельзя иметь возле тех домов, где много девочек, иначе они останутся вековухами. В Карго полье Е. опасались сажать у дома, ибо в противном случае «мужики не будут жить, умирать бу­дут, одни вдовицы будут» (ПА), ср. закар­патское объяснение того же запрета: «нэбудэ вэстыся мужьски пол» (КА) .

Запрет сажать Е. у дома может объяс­няться принадлежностью Е. к н е п л о д о вым деревьям (согласно болг. легенде, Е. «бесплодна», поскольку ее прокляла Бого­родица). В Белоруссии Е. не сажали из опа­сения, что «в доме ничего не будет вестись», «ничего не будет родить ни в хлеву, ни дома». Особенно избегали держать Е. у до­мов молодоженов, чтобы те не остались без­детными. Значительно реже запрет сажать Е. у дома объясняли более общими сооб­ражениями: «не будет счастья во дворе», «кто-то умрет», «семья искоренится». Подобные объяснения актуальны для мифо­логии многих других деревьев и кустарни­ков. См. также известный по средневековым польским лечебникам запрет спать в тени ели, которая насылает болезни и отнимает у человека сон. На Рус. Севере, северо-востоке и в ц.-рус. областях Е. выполняет к у л ь т о ­в ы е ф у н к ц и и , ср., например, с.-рус. предания о священных елях, хотя чаще в качестве священных деревьев здесь встреча­ются сосны. Известны рус. предания о яв­лении на елях чудотворных икон и о пост­ройке часовен и церквей в местах, где росли такие ели. В Тверской обл. рассказывали, как однажды на ели нашли икону и отнесли ее в соседнюю деревню в церковь, но икона вновь возникла на этой ели: «Тогда поняли, что Богородица хочет, чтобы церковь была на этом месте» (Череп. M P PC, № 419). Ср. рассказ о том, как оптинский старец Зосима вырезал на большой старой Е. крест, чтобы под ним могли молиться ке­лейницы. Е. упоминается в фольклорных текстах и паремиях, касающихся архаичес­кой практики венчания вокруг дерева, ср.: «Венчали вокруг ели, а черти пели» (РФВ 1914/72:45) .

В верованиях вост. славян Б. имеет от­ ношение также и к области н а р о д н о й д е м о н о л о г и и , ср. упоминания в быличках о «еловом» лешем, мотивированные представлением о его частичной дендроморфности. Изредка Е. могла фигурировать в качестве хозяйки леса, ср. олонецкий дого­вор с Б. о ночлеге: «Ель, еленица, красная девица, оборони от темненькой ночи» (Зел. ТД:627) . Однако чаще Е. была местом пребывания лешего, а также черта, русалки и др. демонологических персонажей. Соглас­но владимирской быличке, домовой живет в большой сосновой или еловой ветке, подве­шенной где-нибудь во дворе. Дети лесовых духов лежат в люльках, висящих на елях и соснах, а дети русалок — под елями. По елкам черти водят проклятых и утащенных ими в лес детей, под елью леший укладывает спать заблудившихся детей и т. д. Один из популярных мотивов русской демонологии, связанной с Е., — счет хвои­нок. Согласно быличкам, этим занимаются по поручению колдунов заброшенные к ним проклятые дети, а также черти, требующие себе работы у колдунов. Тот же мотив встречается и в заговорах от детской бессон­ницы, ср.: «Поди, заря, в лес, сядь на елку, считай себе иголки. Там тебе дело, там тебе работка. Моего дитятка сердечного - знай, не задевай» (ТРМ :90 . архангел.). По вост.- и с.-слав, поверьям, черт (дья­вол, нечистая сила вообще) пребывает под Е. или прячется под ней во время грозы,
навлекая на себя гром и молнии. Этим объясняется запрет находиться под Е. в гро­зу, а также выращивать ее у дома, исполь­зовать для строительства и для топки бани, поскольку Господь (Илья и др.), преследуя дьявола, может ударить громом в Е.

Е. могла выступать в функции м е д и а ­т о р а , под елью колдун вызывал лешего (РДС:324); на святках люди слушали, стоя среди елей, как в провалившейся некогда под землю церкви поют певчие (Новгород.). Согласно с.-рус. быличке, женщину в лесу преследовал злой дух в облике черного по­росенка, исчезнувший лишь около высокой Е. В я.-слав, з а г о в о р а х Б. выступает в качестве мирового дерева, стоящего на море, на острове Буяне, у камня Алатыря, под которым сидят Христос, Богородица и др., или же в качестве «негативного» вари­анта мирового дерева, когда под Е. сидит черт, «сатанинская сила» и под. В заговорах можно также встретить и традиционные формулы «отсылки» болезней на Е.: «Иду я, раба Божья (имярек), в лес. Клещ, клещ, на елку лезь. И вся нечисть, на елку лезьте. Аминь» (ВФ ЗИ . № 584).

Е. — дерево, которое нашло широкое применение в вост.- и зап.-слав. п о х о р о н н о й и п о м и н а л ь н о й обрядности. Из Е. (а также из сосны и березы) часто дела­ли гроб. Украинцы считали даже, что Е. (как и сосна) не позволяет покойному «хо­дить» после смерти, ср. в рус. колядных про­клятиях, адресуемых хозяину, плохо одарив­шему колядников: «А не подашь — на Новый год еловый тебе гроб, осиновую крышку» (ПКП, № 17, рус). К обычаям более редким относятся рефлексы архаичес­ кой практики похорон под Е. Так, у старо­ обрядческого согласия бегунов принято было прямо в лесу подкапывать корни большой Е.. немного выворачивать ее из земли и в образовавшуюся яму класть тело умершего без гроба, а затем сажать Б. на прежнее место, «яки будто век тут ничего не бывало» (ПЗП:295) . С этим согласуется олонецкое свидетельство о похоронах удавленников между двумя елями (Барс.ПСК 1:55), а также фольклорный мотив похорон под Е. в серб, эпических песнях (Ж С 1994/2). Под Б. в лесу выбрасывали солому из-под умер­шего, черепки от посуды, из которой его кропили (перм.). У вост. славян, а особенно часто — у русских, повсеместный характер имело обыкновение бросать еловые ветки (реже — ветки пихты и сосны) на дорогу к кладбищу, как перед похоронной процес­сией, так и ей вслед. Таким образом «усти­лали» или «разметали» дорогу покойнику, чтобы «не приходил, не тревожил». В Заонежье еловым лапником засыпали пол, по­рог и ступеньки крыльца, а сразу после вы­носа тела лапник убирали и уничтожали.

Е. (срубленное деревце, ветки) исполь­зуется для м а р к и р о в а н и я пути во­обще. Согласно рус. преданию, пьянице, из­водившему побоями жену, в пьяном угаре привиделось, что она с малолетним ребенком на руках стоит ночью у проруби, вокруг которой воткнуты в лед небольшие елочки. Внезапно очнувшись, мужик побежал к реке и действительно обнаружил там жену, наме­ревавшуюся броситься с ребенком в про­рубь, хотя никаких елочек рядом не было. Ср. рус. обычай втыкать елки по бокам масленичных горок — вдоль всей их длины, сохранявшийся и в городском быту XVIII — XIX вв. У западных, в меньше степени — у вост. славян ветви Е. как вечнозеленого растения, гирлянды из нее и еловые венки — одно из самых распространенных у к р а ш е н и й гроб а и могилы , используемое как в самом похоронном обряде (ср. обкладыва­ние могилы лапником после предания тела земле), так и в цикле поминальных обычаев (у западных, реже — у вост. славян).

Вет­ки Е. нередко заменяли цветы, особенно в зимнее время. Срубленную Е. (а также ки­парис, сосну, можжевельник), часто укра­шенную цветами или лентами, могли уста­навливать или реже — сажать на могиле парня или девушки, умерших до брака, т. е. использовать ее в функции свадебного де­ревца в обрядах типа похороны-свадьба, хотя значительно чаще (особенно у юж. славян) вместо вечнозеленых деревьев бра­ли плодовые (см. Деревце погребальное). Связь Е. с темой смерти заметна и в рус. свадебных песнях, где Е. — символ невес­ты-сироты, ср.: «А ёлка, ты, ёлка зеленая, та все тебе все сучья ветются, только у меня нету макушечки, макушечку мою бурею сло­мило , бурею сломило , под горку скатило» (МГУ, архив, калуж.). Тот же параллелизм в использовании хвойных (прежде всего — ели) и плодовых деревьев наблюдается и в выборе материала для деревца свадебного. У русских и бело­русов, в меньше й степени — у украинцев, срубленную Е. устанавливали в доме невес­ты с последующим выкупом деревца женихом; втыкали в свадебные хлебы, в крышу или ворота домов, где живет невеста, или подвешивали к потолку в самом доме ; ста­вили на стол во время свадебного пира и др . У украинцев и зап. славян для свадебного деревца брали как хвойные, так и плодовые, а у южных — главным образом плодовые деревья.

Параллельное использование пло­довых деревьев и Е. отразилось в терминологически х заменах , ср., например , пол. jabioricczku 'свадебная елка', укр . диал . йолка 'ветка плодового дерева в каравае', В западной части славянского этнокуль­турного континуума ветви и верхушка Е. служат прежде всего для у к р а ш е н и я д о м о в и ц е р к в е й на Р о ж д е с т в о . Сам по себе обычай рождественского деревца, пришедший к славянам из Германии, нашел активную «поддержку» на местной славянской почве, соединившись с многочисленным и ритуалами, относящимися к внесе­нию в дом деревца (пня , ствола, ветвей и др.) в определенные праздничные дн и ка­лендарног о года и жизненного цикла чело века. В отличие от разнообразия пород деревьев и кустарников, используемых для троицкого , майского , купальского, строи­тельного и свадебного деревца, деревце рождественское в подавляющем большин­стве случаев изготовляли именн о из хвойных пород, и прежде всего — из Е., что нашло отражение в его названиях , ср. укр. ёлка, ялынчка, пол. диал. jeglijka, слозац. jedlicka, chvojka, морав. chvuja, chvujka и др . Обычай устанавливать рождественское деревце получил этиологическое обоснова­ние. Например , в Полесье обычай украшать рождественское деревце связывали с ново­заветными «дарами волхвов» или со звез­дой , взошедшей над местом рождения Христа.

Е. в виде срубленного деревца, его вер­хушки, веток, венка или гирлянды из еловых веток устанавливали (вешали) в церкви на весь период от Рождества до Крещения, втыкали за образа в доме, подвешивали к потолку, ставили в красном углу на лавке или даже на столе; его носили с собой колядники и пастухи, обходящие дома на свят­ки, а также украшали ими церковь (з.-укр., з.-бел.» пол., кашуб., слова ц,, чеш . , морш., словен.), а по окончании святочного цикла эти ветки сохраняли в доме от грозы или втыкали их в поля, пеплом от сожженных веток обсыпали сады, огороды и т. п. У вост. славян Е. использовалась также в качестве деревца масленичного , юрьев­ского, купальского и строительного, у западных — майского , а также великопостного
«гайка».

Лит.: КрипЛСК:39 ; РДС:324,582,624 ; З О
1914/3-4.104,114 , Ж С 1908/1:8,13,14.; Майк.
ВЗ, Ко 48; РСсв-93110 ; Лог.СОЗ:123,15б;
ППО:60-61,103 ; Ники<р.ППП:13б .150; Зам.,
№ 48,81,388,515,580,747; ППГ151 . ПЗП :
2 9 0 - 2 9 6 ; Гром.МРДгЗЗб; Т О Р П : 140,145,101,
149.150; Ба36.ЖОВС:66: Череп.МРРС:23.32>
48,108,110; П А ; КА: ИССФ 1948/9:138; Ил.
РЦ:120, Фнл.Т:219; N U 1974-1975/11-12 :
437 ; N O 1963/5:269 ; Ре г. RMHP: 531; Fisch.
ZP : 159,297,299: Wierehy. Krakow, 1961/30:127,
129; 1980/49:226-227 ; LS E 1970/11:133-148 .

T А. Агапкина