Поведение окрутников - это активное действие: они врывались, влетали в избу, бесцеремонно вторгались в праздничную толпу, прыжками, плясками, задиристыми движениями расшевеливая всех вокруг, понукая собравшихся к разным формам общения. Одни из ряженых «шутят, острят и возбуждают непринужденные, иногда чуть не истерические, порывы хохота...». Другие нагнетают у присутствующих страх, и сам контакт с ними неизменно принимает форму принуждения. «Бывают ряженые нарядны, а бывают страшкй» (вариант: «морховаты страшкй», т. е. оборванные). Мотив страха так или иначе фиксируют многие собиратели: «...один вид покойника (ряженого.- Л. И.) производит на девушек удручающее впечатление: многие из них плачут и даже заболевают после этой игры», «девки до того боятся (ряженых.- Л. И.), что зачастую все убегают из избы»6; «...приходили «по-страшкому» - строжкам -страшно смотреть».

Славянские традиции и вода. Часть 1.
Так выражение «ни с виру, ни с болота» означает «неизвестно кто и откуда» и употребляется при выражении недоброжелательного, неприязненного отношения к человеку. Слово «вир» - «пучина», «водоворот», «провал в болотной трясине» было известно в древнерусском языке, место обитания нечистой силы.

Чтобы умилостивить обитателей хтонического мира, славяне приносили им жертвы. Жертвоприношения воде и другие культовые обряды, запреты - яркие следы былого почитания этой стихии.
Концентрированным выражением верований, обосновывающих необходимость жертвоприношений водяному, служит поговорка; «Со всякой новой мельницы водяной подать возьмет», при строительстве мельницы водяному приносили в жертву черного петуха.
Близки к пословицам и приметы. Приметы в отличие от пословиц сосредоточены на передаче прямого смысла. Как особая паремия примета неотделима от прогностической, предсказывающей функции.

СЛАВЯНСКАЯ КУЛЬТУРА И ЖЕНСКАЯ СУЩНОСТЬ. ЧАСТЬ 1.
В мифологическом коде центром человеческого тела является сердце (членение человеческого тела по горизонтали). Сердце человека можно сравнить с печью в доме, за которой, как известно, следила женщина. В некоторых диалектах сердце объединяется с другими внутренними органами - легкими и печенью под названием «печень», однокоренным со словом «печь». Существенный признак объединяющий «сердце» и «печь», - связь с огнем, жаром, теплом. В фольклорных произведениях «горячее сердце, как и «горячая кровь», являются показателями значительной концентрации жизненной силы у человека, которая в северно-русских говорах обозначается словом «жар». Тепло, жар - признаки живого человека, холод - мертвого. В загадках подчеркивается именно этот признак печи: «Зимой все жрет», летом спит, тело теплое, а крови нет» (5. С.61).

Доминирующая функция женщины - продолжение человеческого рода. Вот и строительство дома в мифологическом сознании сопоставимо с рождением жизни, прежде всего потому, что они связаны с возникновением нового: новый дом, новорожденный ребенок. Родильные обряды имеют целью получение ребенка из сферы природы и включение его в социум, в сообщество людей; в строительной обрядности освоение природного материала происходит для создания культурного объекта - дома, в котором этот самый процесс социализации и будет проходить.

Кульминационный момент обряда родин - физиологические роды. Один из приемов помощи роженицы заключается в следующем: «Обыкновенный и очень частый прием при нормальных родах, в лежачем или стоячем положении роженицы - это перекинуть через брус, потолочную матку или балку веревку, ухватиться за нее руками и, упираясь пятками о кровать или пол избы, держаться в полувисячем положении. Особенно рекомендуется этот прием в тот момент, когда Бог станет «прощать» роженицу» (9. С.341). Некоторые повитухи использовали этот прием, когда роды принимали затяжной характер.

Уродство и не "похожесть", как признак колдуна в славянской народной традиции. Часть 2.
4. О. Б. Христофорова указывает, «что, кроме “этнически чужих”, существуют и другие категории чужих, позволяющих видеть в них источник потенциального зла, проецировать на них собственные негативные чувства и приписывать им колдовские способности», и выделяет разные уровни взаимодействия людей, на которых могут проявляться отношения “свой - чужой”. Одним из таких уровней автор называет отношения между жителями различных районов территории [Христофорова 2010: 192-193]. Данного вида отношения нашли отражение в лексических единицах представляемого словаря. Например, слово чердак обозначает переселенца (выходца из северного - Чердынского - района Пермского края), который воспринимается в деревенском социуме южных районов края как возможный носитель магических знаний, умений и приемов: Рассказывали, что отпускали волками. Мы вот жали это [здесь] на поле рожь ли пшеницу. В аккурат по моей постати вышло пять волков. Эти волки сели на дорогу и сидят. Потом сказали одной бабе: «Там овец пасёт твой парень, волки туда ушли, на гору, в лес». Она побежала, уже не видно их. На другой день приходит мужик, мы опеть жнём на этом поле: «Вы волков не видели?» - «Видели». - «Куда они ушли?» - «Вот туда». Оборотни, грит, были. Чердаки там всё много тешилися над людьми, там по Ирени. Рассказывала, оборотни. Их обратили. Молода-то рассказывала: «Тёлку я у вас задавила, заставляют ведь нас-то». Как волки были (Шарынино Орд.).

Русские магические тексты - заговоры - источник во многом уникальный, поскольку, несмотря на свою изменчивость, эти тексты сохранили в себе ряд стабильных элементов - заговорных образов. Подавляющее их большинство языческого происхождения. Есть образы и христианские, но они подчинены языческой структуре заговора, «оязычены», сохранили по сути лишь христианское название, (например, Богородица).

В наиболее древних и устойчивых своих частях произведения народного творчества (заклинания, волшебные сказки) - это не результат свободной фантазии или сохранения законов «коллективного бессознательного» народа, а наследие традиционной мифопоэтической эпохи. Это - сохранившиеся фрагменты сакрального знания народа, выражение мифических представлений наших предков. Этим объясняется то, что в народной духовной культуре наблюдается слияние языческих образов и персонажей с христианскими (Перун и Илья Пророк, Заря-зарница и Богородица). И речь идет не о взаимном влиянии языческой и христианской традиций, а именно о сочетании, сплаве их в народной духовной культуре, что отчетливо прослеживается, в частности, и на примере заговоров. «Обряды и заговоры, как их составная часть, дошли до ХVIII - XX вв. в сильно обновленном виде; они обросли христианской символикой и терминологией, в них упоминается много сравнительно поздних реалий, вроде замка и ключа, но их дух и все рекомендуемые ими магические манипуляции уводят нас в глубокую и отдаленную первобытность».

Всё многообразие сюжетов, связанных с образом Яги, можно разделить на две группы: в одних она выступает в роли противницы героя, в других — его помощницы. Внутри последней выделяется несколько подгрупп (дарительница, советчица, вынужденная помощница).

Противница героя. Основное действие Яги как противницы героя связано с его похищением. Она уносит мальчика в лес и пытается его изжарить:
Захотелось Егабовой Ольшанкова мяска [Никифоров—85].
При обращении к ритуальной практике действия Яги оказываются сходными с поведением исполнителя похоронных и инициальных обрядов. Но реальность сказки иная, нежели «идеальное задание», отражающее ритуальную действительность. В сказке жертвой выступает не герой, а сама Баба-Яга, т.е. функции жертвователя и жертвы в ней меняются. Хотя В.Я. Пропп считал, что попытка изжарить героя связана с представлениями о мнимой смерти, осуществляемой в процессе иницииации, по-видимому, мы всё же имеем дело с рудиментами самого похоронного обряда, моделируемого при инициации. В.Н. Топоров39 достаточно убедительно доказал, что в данном типе сказок сохранились следы обряда трупосожжения. Тем не менее им не исключалась возможность отражения в ней и иных типов похоронного ритуала.

От тотемного предка, священного животного. К этой разновидности мифологических рассказов относятся в первую очередь бывальщины о проглоченных и заново рожденных зооморфным существом людях.

Согласно быличкам и бывалыцинам, обряд посвящения в колдовство, так же, как и обряд инициации, мифологическое осмысление которого послужило «корнями» волшебной сказки, проходят обычно молодые («парни», «девки»), иначе говоря, лица, достигшие совершеннолетия. Однако, в отличие от инициаций, которым подвергался каждый, прежде чем стать полноправным членом родовой общины и получить право на брак, обряд посвящения в колдовское искусство проходят лишь избранные. Правда, мотив избранничества в дошедших до нас быличках и бывалыцинах имеет уже метафорический или «обытовленный» характер. Колдун в качестве распорядителя ритуала передачи тайного знания назначает время и место, где будет совершен этот акт. Чаще всего он велит приходить в двенадцать часов ночи в баню, топящуюся по-черному. Предписание, как правило, строго исполняется. Выбор полуночи объясняется представлениями об активизации в это время потусторонних сил, божественных или пониженных под влиянием христианства до уровня демонических.

ПРАВЬ, ИРИЙ, МИР БОГОВ ИЛИ ОСТРОВ БУЯН? ЧАСТЬ 3.Вера в то, что мир мертвых отделен от мира живых некой водной преградой, нашла отражение и в народных поверьях, бытовавших в крестьянской среде в XIX веке. «В Ярославской губернии думают, что на том свете будут перевозить покойника через неведомую реку (...). Малорусы рассказывают, что где-то далеко за морем обитает блаженный народ навы (мертвецы); чтобы сообщить им радостную весть о светлом празднике Воскресения Христова и вместе с тем о весеннем обновлении природы, они бросают в реку скорлупу крашеных яиц, которая несясь по течению воды, приплывает к берегам навов в зеленый четверг, известный междупоселянами под именем навьского велика дня».

В произведениях древнерусской литературы также есть свидетельства, указывающие на то, что наши предки представляли загробный мир отделенным от мира человеческого, земного, некой водной преградой.

Как уже говорилось выше, первые опыты фиксации собирателями народного фольклора заговоров можно отнести к первой половине XIX века. Это сравнительно поздно, особенно для такого старинного памятника, ведущего свое происхождение из первобытной древности. Поэтому, нет ничего удивительного в том, что в древних, восходящих к языческим мифам и традициям текстах на момент записи были так обширно представлены и христианские мифы и символы. Наряду с братьями «ветрами-буйными вихорями», трясовицами, домовыми, лешими и пр. встречаются Христос, Богородица, евангелисты и многочисленные святые. Более того, многие заговоры часто начинаются словами «Во имя Отца и Сына и Святого Духа» или «Встану благословись, выйду перекрестясь...», а заканчиваются словом «Аминь».

Сам же заговариваемый называется «рабом Божьим». Христианская символика в заговорах теснейшим образом сплетена с языческой. Доминирующую основу, тем не менее, составляет языческая традиция. Видимо, так сложилось потому, что со времени принятия христианства в рамках новой религии первоначально развивалась лишь официальная, господствующая культура, так сказать, «высокие жанры». Славянские заговоры же были затронуты христианизацией не сразу, как и весь пласт бытовой народной культуры. Некоторые исследователи полагают, что «этот пласт культуры не был глубоко затронут христианством на протяжении по край¬ней мере всего домонгольского времени».