Всё многообразие сюжетов, связанных с образом Яги, можно разделить на две группы: в одних она выступает в роли противницы героя, в других — его помощницы. Внутри последней выделяется несколько подгрупп (дарительница, советчица, вынужденная помощница).

Противница героя. Основное действие Яги как противницы героя связано с его похищением. Она уносит мальчика в лес и пытается его изжарить:
Захотелось Егабовой Ольшанкова мяска [Никифоров—85].
При обращении к ритуальной практике действия Яги оказываются сходными с поведением исполнителя похоронных и инициальных обрядов. Но реальность сказки иная, нежели «идеальное задание», отражающее ритуальную действительность. В сказке жертвой выступает не герой, а сама Баба-Яга, т.е. функции жертвователя и жертвы в ней меняются. Хотя В.Я. Пропп считал, что попытка изжарить героя связана с представлениями о мнимой смерти, осуществляемой в процессе иницииации, по-видимому, мы всё же имеем дело с рудиментами самого похоронного обряда, моделируемого при инициации. В.Н. Топоров39 достаточно убедительно доказал, что в данном типе сказок сохранились следы обряда трупосожжения. Тем не менее им не исключалась возможность отражения в ней и иных типов похоронного ритуала.

От тотемного предка, священного животного. К этой разновидности мифологических рассказов относятся в первую очередь бывальщины о проглоченных и заново рожденных зооморфным существом людях.

Согласно быличкам и бывалыцинам, обряд посвящения в колдовство, так же, как и обряд инициации, мифологическое осмысление которого послужило «корнями» волшебной сказки, проходят обычно молодые («парни», «девки»), иначе говоря, лица, достигшие совершеннолетия. Однако, в отличие от инициаций, которым подвергался каждый, прежде чем стать полноправным членом родовой общины и получить право на брак, обряд посвящения в колдовское искусство проходят лишь избранные. Правда, мотив избранничества в дошедших до нас быличках и бывалыцинах имеет уже метафорический или «обытовленный» характер. Колдун в качестве распорядителя ритуала передачи тайного знания назначает время и место, где будет совершен этот акт. Чаще всего он велит приходить в двенадцать часов ночи в баню, топящуюся по-черному. Предписание, как правило, строго исполняется. Выбор полуночи объясняется представлениями об активизации в это время потусторонних сил, божественных или пониженных под влиянием христианства до уровня демонических.

ПРАВЬ, ИРИЙ, МИР БОГОВ ИЛИ ОСТРОВ БУЯН? ЧАСТЬ 3.Вера в то, что мир мертвых отделен от мира живых некой водной преградой, нашла отражение и в народных поверьях, бытовавших в крестьянской среде в XIX веке. «В Ярославской губернии думают, что на том свете будут перевозить покойника через неведомую реку (...). Малорусы рассказывают, что где-то далеко за морем обитает блаженный народ навы (мертвецы); чтобы сообщить им радостную весть о светлом празднике Воскресения Христова и вместе с тем о весеннем обновлении природы, они бросают в реку скорлупу крашеных яиц, которая несясь по течению воды, приплывает к берегам навов в зеленый четверг, известный междупоселянами под именем навьского велика дня».

В произведениях древнерусской литературы также есть свидетельства, указывающие на то, что наши предки представляли загробный мир отделенным от мира человеческого, земного, некой водной преградой.

Как уже говорилось выше, первые опыты фиксации собирателями народного фольклора заговоров можно отнести к первой половине XIX века. Это сравнительно поздно, особенно для такого старинного памятника, ведущего свое происхождение из первобытной древности. Поэтому, нет ничего удивительного в том, что в древних, восходящих к языческим мифам и традициям текстах на момент записи были так обширно представлены и христианские мифы и символы. Наряду с братьями «ветрами-буйными вихорями», трясовицами, домовыми, лешими и пр. встречаются Христос, Богородица, евангелисты и многочисленные святые. Более того, многие заговоры часто начинаются словами «Во имя Отца и Сына и Святого Духа» или «Встану благословись, выйду перекрестясь...», а заканчиваются словом «Аминь».

Сам же заговариваемый называется «рабом Божьим». Христианская символика в заговорах теснейшим образом сплетена с языческой. Доминирующую основу, тем не менее, составляет языческая традиция. Видимо, так сложилось потому, что со времени принятия христианства в рамках новой религии первоначально развивалась лишь официальная, господствующая культура, так сказать, «высокие жанры». Славянские заговоры же были затронуты христианизацией не сразу, как и весь пласт бытовой народной культуры. Некоторые исследователи полагают, что «этот пласт культуры не был глубоко затронут христианством на протяжении по край¬ней мере всего домонгольского времени».

Довольно часто в славянских заговорах можно встретить перечисление всевозможных вредоносных сил и «лихих людей», способных нанести вред человеку, «испортить» или «изурочить» его. Списки эти, порой весьма обширные, предусмотрительно перечисляют все возможные источники зла для того, чтобы «обезвредить» их, обезопасить от них себя. Например: «Отвожу я от тебя: черта страшного, отгоняю вихоря бурного, отдаляю от лешего одноглазого, от чужого домового, от злого водяного, от ведьмы киевской, от злой сестры ее Муромской, от моргуньи-русалки, от треклятыя бабы-яги, от летучего змея огненного, отмахиваю от ворона вещего, от вороны-каркуньи, заслоняю от Кощея-Ядуна, от хитрого чернокнижника, от заговорного кудесника, от ярого волхва, от слепого знахаря, от старухи-ведуньи».

Подобные списки позволяют исследователям выявить те силы, которым древнее мироощущение придавало опасный характер. Стоит только учитывать, что каждая новая историческая эпоха, каждое изменение менталитета и ценностей накладывали на эти списки свой отпечаток, дополняли их в соответствии с реалиями новой эпохи новыми персонажами, сохраняя при этом и прежние образы. Чего или кого опасались наши предки? С какой стороны ждали неприятностей? От чего искали защиты? Ответить на эти вопросы позволяют заговоры. В заговорных тек¬стах можно выделить несколько групп вредоносных сил. Каждая из них посвоему интересна для исследователя.

ПРАВЬ, ИРИЙ, МИР БОГОВ ИЛИ ОСТРОВ БУЯН? ЧАСТЬ 1.
В.В. Мильков и С.В. Милькова отмечают, что «выстроив в один ряд сказания о творении мира на море, можно убедиться, что в них отразился один и тот же повторяющийся в разных вариантах миф. Попав неканоническую письменность, этот широко распространенный у многих народов миф получил незначительную христианскую окраску, сохранив вместе с тем весь исходный набор дохристианских значений (...). Представления о небесных водах, без которых немыслима жизнь были настолько прочны, что наблюдаются даже в памятниках русского средневековья (...). Эти представления восходили к космогоническим мифам, согласно которым море существовало «прежде земли рождения». Они были существенным элементом натуралистического сознания и долго держались в народной среде». «У многих народов земля изображалась как округлая плоскость, окружена водой. Вода конкретизировалась или как море (что вполне отвечало положению ойкумены людей старого света) или же в виде двух рек, омывающих землю, что, может быть, архаичнее и локальнее - где бы человек ни был, он всегда находился между каких-либо двух рек или речек, ограничивающих его ближайшее сухопутное пространство. Судя по фольклору, славянские представления о море не имели законченного вида».

В «Слове о полку Игореве» это таинственное существо упоминается дважды. Первый раз при описании начала похода князя Игоря: «Тогда вступи Игорь князь въ златъ стремень и поѣха по чистому полю. Солнце ему тъмою путь заступаше; нощь стонущи ему грозою птичь убуди; свистъ звѣринъ въста збися дивъ — кличетъ връху древа, велитъ послушати земли незнаемѣ, Влъзѣ, и Поморию, и Посулию, и Сурожу, и Корсуню, и тебѣ, Тьмутораканьскый блъванъ!» (Повести Древней Руси. Л., 1983, с. 380). Второй раз он фигурирует уже при описании поражения русского войска: «На рѣцѣ на Каялѣ тьма свѣтъ покрыла — по Руской земли прострошася половци, акы пардуже гнѣздо. Уже снесеся хула на хвалу, уже тресну нужда на волю, уже връжеса дивь на землю. Се бо готскыя красныя дѣвы въспѣша на брезѣ синему морю, звоня рускымъ златомъ, поютъ время Бусово, лелѣють месть Шароканю» (там же, с. 386).

Во-первых, немедленно обращает на себя внимание описание внешнего вида Сварожича, изображение которого в Ретре было «сделано из золота, а пьедестал из пурпура». Как металл золото практически у всех народов ассоциировалось с солнцем, а пурпурный пьедестал («ложе из пурпура» у Гельмольда) недвусмысленно намекает на стихию огня. Все это заставляет нас вспомнить, что одним сыном Сварога на Руси считался Дажьбог-Солнце, а другому его сыну, Сварожичу, молились как огню под овином. Интересно отметить, что аналогичное сочетание золота и пурпура присутствовало и в могиле Кира, основателя Персидской державы. Вот как описывает Арриан то, в каком виде обнаружил это сооружение Александр Македонский: «Огорчило его преступное отношение к могиле Кира, сына Камбиза. Он нашел могилу Кира разрытой и ограбленной, как рассказывает Аристобул. Находилась эта могила в Пасаргадах, в царском парке; вокруг росли разные деревья, протекала река, на лугу росла густая трава. Подземная часть могилы была сложена в форме четырехугольника из четырехфутовых камней; над ней было выстроено каменное крытое помещение. Внутрь вела дверца, настолько узкая, что и худой человек мог в нее едва-едва протиснуться. В помещении стояли золотой гроб, в котором был похоронен Кир, а кроме гроба ложе. Ножки его были выкованы из золота, покрыто оно было вавилонским ковром, а застлано шкурами, выдубленными в пурпурный цвет.

Радигост-Сварожич и языческие храмы балтийских славян. Часть 1.

Далее в своем сочинении этот писатель вновь цитирует сделанное Адамом Бременским описание ритуала жертвоприношения Редегасту: «Епископу Иоанну, старцу, схваченному с другими христианами в Магнополе, то есть в Микилинбурге, жизнь была сохранена для торжества (язычников). За свою приверженность Христу он был (сначала) избит палками, потом его водили на поругание по всем славянским городам, а когда невозможно было заставить его отречься от имени Христова, варвары отрубили ему руки и ноги, тело выбросили на дорогу, голову же отсекли и, воткнув на копье, принесли ее в жертву богу своему Редегосту в знак победы. Все это происходило в столице славян, Ретре, в четвертые иды ноября (10 ноября)» (там же, с. 76–77). Наконец, Ботон, достаточно поздний автор, дает следующее описание самого идола Сварожича-Радигоста: «Оботритский идол в Мекленбурге, называвшийся Радигостем, держал на груди щит, на щите была (изображена?) черная буйволья голова, в руке был у него молот, на голове птица» (Гильфердинг А. Собрание сочинений, т. 4. История балтийских славян, СПб., 1874, с. 182, прим. 697). Однако в пользу этого описания свидетельствует тот факт, что религиозный синкретизм, против которого так протестовал Бруно, все-таки частично состоялся и бычья голова и гриф (упомянутые птица и буйвол Радигоста) составили главную часть Мекленбург-Шверинского герба (Фаминцын А. С. Божества древних славян, СПб., 1995, с. 191, прим.1).

СВАРОГ И КНЯЖЕСКАЯ ВЛАСТЬ. ЧАСТЬ 5.
Связь этого Бога с понятием верховной власти подчеркивалась и с помощью календаря. День Кузьмы-Демьяна на Руси праздновался 1 ноября по старому стилю. Однако именно к началу этого месяца приурочивалось одно из двух важнейших государственных мероприятий Древней Руси языческой эпохи, описанное византийским императором Константином Багрянородным: «Зимний же и суровый образ жизни тех самых росов таков. Когда наступит ноябрь месяц, тотчас их архонты (верховные правители, великие князья нашей летописи. — М.С.) выходят со всеми росами из Киава (Киева. — М.С.) и отправляются в полюдия, что именуется «кружением», а именно — в Славинии вервианов (древлян. — М.С.), другувитов (дреговичей. — М.С.), кривичей, севериев (северян. — М.С.) и прочих славян, которые являются пактиотами (данниками. — М.С.) росов.