В современном русском языке значения лексем пень и колода имеют существенное различие. Если пень - это «оставшаяся на корню часть ствола спиленного, срубленного или сломанного дерева» [1. Т. III], то колода - «короткое толстое лежачее бревно» [1. Т. II]. Тем не менее в древнерусском языке, как и в народных говорах, данные понятия не были до такой степени разведены.Например, пнем в диалектах называли не только оставшуюся на корню часть ствола, но и «нижнюю часть живого дерева, от корневища (комля) до первых сучьев; вернее: колоду, лесину» [2. Т. III]. Вместе с тем одним из значений лексемы пень в древ¬нерусском, как и в сербохорватском, языке является «ствол дерева» [3. Вып. 14; 4. Т. III]. С другой стороны, близкое значение в древнерусском языке имеет и лексема колода: это «толстый, лежачий ствол дерева», равно как и «тяжелый обрубок дерева» [3. Вып. 7]. В севернорусских же говорах колодой может называться вырванное с корнями дерево, а колодиной - толстый ствол упавшего дерева [5. Вып. 2].

Иначе говоря, пень и колода семантически достаточно взаимопроницаемы. Мало того, значения обеих лексем нередко совмещены в одном диалектном слове. Например, колодник, то есть «буревал», - это и «часть дерева, дающая бревно», и «пень» [2. Т. II]. О таком буреломе в народе говорят: «Лес - пень да колода!» [2. Т. III]. «Колодье-пенье» фигурирует и в былинах. Колода, пень в общем значении «долбленый улей» обнару-живаются и в диалектном колозень [2. Т. II].

Восточнославянские легенды о дуалистическом миротворении. Часть 3.

Кроме подобных "Свитку божественных книг" списков апокрифического сказания, книжные истоки народных дуалистических легенд о миротворении предполагались в апокрифической "Беседе трех святителей" - сочинении, изложенном от имени иерархов православной церкви Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоустого. На славянской почве Беседа известна с конца ХIII - начала ХIV в., древнейший ее русский список относят к ХV в. В русской письменности Беседа была широко распространена. По наблюдениям В. Мочульского, неоднократно обращавшегося к ее изучению, беседа читается преимущественно в составе толковых сборников священного Писания, которые "предназначались для мирян и служили, очевидно, пособием для понимания священной Письменности". Пополняясь с течением времени обильным апокрифным материалом, беседа в позднейшем своем виде превратилась в апокрифическое довольно систематическое изложение истории Ветхого и Нового заветов, иначе - в апокрифичскую Библию, как определял ее В. Мочульский.

Восточнославянские легенды о дуалистическом миротворении. Часть 1.
Трудность разрешения вопроса о происхождении дуалистических легенд о миротворении связана со сложной природой самих легенд. Их сложную сущность так или иначе вынуждены были отметить все исследователи, и мифологи, и немифологи. Так, А. Афанасьев, пытавшийся объяснить легенды древним дохристианским мифом славян, не мог не отметить присутствия в них того, что он называл "очевидным стремлением народной фантазии возвести стародавний миф к позднейшим христианским воззрениям", 12 то есть христианских понятий. С другой стороны, А. Пыпин, полагавший дуализм народных рассказов о миротворении принесенным введением христианства, вынужден был признать, что народное "преданье не может быть вполне объяснено и влиянием чисто христианских понятий, потому что в библейском рассказе, который мог в этом случае руководить фантазией народа, злой дух является вполне отверженным: он вовсе не имеет в истории творения той роли, какую приписывают ему преданья". 13 И действительно, версия миротворения, содержащаяся в канонической книге Бытия, рассказывает о шести днях творения (Быт. 1:1-30) и о сотворении на седьмой день человека (Быт. 2:7) Богом, без участия Сатаны.

В рукописи Большой Синодальной библиотеки XVII века христианский летописец пишет о том, как плакал народ, когда в реке Волхове изловили «окаянную тварь», а затем лишили ее жизни. Ящер был торжественно захоронен местными язычниками в «высокой могиле»(курган). По нему даже справили тризну.

При археологических раскопках в Новгородской и Псковской областях на стропилах домов, на веслах, на шаманских бляхах, на ручках ковшей встречаются многочисленные изображения ящера. Это вполне реального вида существа с вытянутой мордой и огромной зубастой пастью, похожие на одного из многочисленных видов доисторических завров (скорее всего, на мозазавра, как он изображен в реконструкциях палеонтологов) и называемого в летописях «коркодилом».
Древнерусское слово «коркодил» современные филологи расшифровывают, как контаминацию двух слов: «корка» и «дил»-(по славянски «конь»). Корко-дил – конь, покрытый твёрдой кожей, чешуей.
Агент английской торговой компании по имени Джером Гарсей. свидетельствует в 1589 году: "Я выехал из Варшавы вечером, переехал через реку, где на берегу лежал ядовитый мертвый крокодил, которому мои люди разорвали брюхо копьями. При этом распространилась такое зловоние, что я был им отравлен, и пролежал больной в ближайшей деревне, где встретил такое сочувствие и христианскую помощь, что быстро поправился."

[Из вступления к книге "Марена. Образ Богини смерти в славянской традиции"]

Аль-Масуди в книге «Золотые луга» (X в.) описывает некое славянское святилище, главным изображением в котором была весьма колоритная фигура, более всего напоминающая Темное Божество и, возможно, являвшаяся идолом Чернобога: «В нем они имели большого идола в образе человека (или: Сатурна), представленного в виде старика с палкой в руке, которой он двигает кости мертвецов из могил. Под правой ногой находятся изображения разнородных муравьев, а под левой – изображения пречерных воронов, черных крыльев и других, а также изображения странных хабашцев и занджцев (абиссинцев и занзибарцев)» (Гаркави, С. 139). В более позднее время появляются упоминания о славянском Боге смерти (?) с явно не славянским именем Флинц (Flyns). Так, в «Саксонской хронике» Конрада Бото (конец XV века) под 1116 годом о нем сказано: «Славяне поистине отступили от клятвы и восстановили старого бога, звавшегося Флинц, который стоял на кремне (вернее: «потому что он стоял на кремне (нем. flint)» – А.Р.), был изображен в виде мертвеца в длинном плаще и имел в руке палку с горящим факелом, и на левом плече – вздыбившегося льва, который будет воскрешать мертвых» (Дудко, С. 415).

Крым.

В воззвании комитета по сооружению храма во имя святого равноапостольного князя Владимира в Херсонесе Таврическом было сказано: «Сюда (то есть Херсонес, близ Севастополя) были сосланы на заточение святые бессребреники и чудотворцы Косма и Дамиан, довольно потрудившиеся в этом языческом городе в проповеди евангельской».

Трудно решить, какие именно бессребреники пребывали в Крыму. Но память о святых бессребрениках Косме и Дамиане жива в Крыму и сегодня. Их именем называют источник у подошвы Чатыр-Дага. Вблизи источника расположен Космо-Дамиановский монастырь.

Бог Ящер - один из богов древних славян-язычников, который заведует подземным и подводным миром. Сам вид бога Ящера представлялся славянам по-разному - огромный змей, дракон, ящер о двух головах, крокодил. Именно он в виде драконов и змей изображен на многих предметах быта, архитектурных элементах, элементах одежды, амулетах.

Согласно славянским представлениям, змеи и ящерицы (дети Ящера?) считаются священными животными. Им приписывают магическую силу. Иногда они представляются опасными, а иногда считаются верными помощниками. К примеру, стоит вспомнить такого мифологического персонажа, как Цмок (мифологический дракон или змей в мифологии поляков, белорусов и других народов).

ДУБ В СЛАВЯНСКОЙ НАРОДНОЙ МЕДИЦИНЕ И ПРОФИЛАКТИЧЕСКОЙ МАГИИ. ЧАСТЬ 3.

Благодаря крепости, мощи, а также грамматическому роду большинства названий этого дерева в славянских языках дуб выступает в текстах культуры, как «мужское» дерево и в целом — символизирует мужчину. У украинцев Карпат, чтобы вылечить молодого человека от уроков, знахарка совершала ритуал гашения углей, причем для изготовления углей брала именно дубовое дерево, объясняя это тем, что «дуба дубом треба лечити» [Лепюй 1884: 114]. Понятно поэтому, что среди недугов, которые «пользовал» дуб, были сугубо мужские, и прежде всего импотенция, в лечении которой востребованными оказывались «крепость» и «стойкость» дуба. Эти ассоциации буквально пронизывают соответствующие русские заговоры: «Как стоят столбы, дубовые вереи, и так бы стояли у сего раба Божия имярек 77 жил. белые муди, румяные и ярые яйца.» [Русский эротический фольклор 1995: 353];

ДУБ В СЛАВЯНСКОЙ НАРОДНОЙ МЕДИЦИНЕ И ПРОФИЛАКТИЧЕСКОЙ МАГИИ. ЧАСТЬ 1.
Развитием семы ‘крепкий’ в ее приложении к человеческой жизни, помимо ‘здоровый’, является также значение ‘живущий долго’, которое придает человеческое «измерение» представлению о дубе как «долговечном» дереве, см. характерные фольклорные эпитеты дуба старый, старожитный, вековой, stuletni, starozytny, он существует odpoczqtku swiata и т. д. [Marczewska 2002: 110]. В окрестностях Тырново (Болгария), если у матери умирали дети, через месяц после рождения очередного ребенка его относили к старому дубу, в стволе которого на высоте роста ребенка прокручивали дырочки, вкладывали туда его состриженные волосы, а образовавшиеся отверстия забивали клинышками; выбирая дерево для совершения ритуала, руководствовались тем, что оно должно быть старым, «да устарее детето» (чтобы ребенок состарился, т. е. прожил долгую жизнь)[Гинчов1892:148].

К названиям тут вообще стоит присмотреться: взятые вместе, они образуют что-то вроде «толкового словаря» ряженья. В них - ключ, который за чертой просто видимого открывает мифологические горизонты, обнажает суть обычая рядиться. Часть наименований (в том числе «окрутник», «нарядихи», «окрута») хорошо выявляет идею оборотничества, глубоко заложенную в нем. Когда-то об этом писал А. Н. Афанасьев: «Язык и предание ярко засвидетельствовали тождество понятий превращения и переодевания». Это сопоставление он распространил, правда, и на слова с корнем -влак- (в одном ряду оказались окрутить - облачить - облако), а затем попытался увидеть как в окрутничестве, так и в оборотничестве отражение «облачного мира».